– Если придут за сыночком, я размозжу ему голову… Схвачу за ноги и тресну об угол!

Нинка год назад проведала, что всем женщинам с детьми, как и беременным, обещана амнистия. Потому и залетела. Хахаль у нее давно уже был, из конвойных. Веселый сержант Петро. Когда Нинка сказала ему, что забеременела, Петька испугался и насупился.

За связь с зэками могли выгнать из вохры.

Петро угрюмо сказал:

– Мы же договаривались, Нинуль…

Воровка ответила:

– Не шухарись, фраер. Я тебя не знала и знать не знаю!

Нинка с понтами. Работала наводчицей на поездах дальнего следования Москва – Владивосток. Выдавала себя за респектабельную пассажирку – жену командира-пограничника, высматривала хорошие вещи, украшения и дорогие чемоданы. Ночью открывала защелку на дверях купе, для подельников. Взяли с поличным в Хабаре.

На зоне тоже не пропала.

Зэчек в Акуре кормили акульим мясом. Татарский пролив рядом. То ли от неправильного питания, то ли от подступающей цинги у женщин стали опухать ноги, появились незаживающие язвы. Врачи их называли трофическими. Тут как раз бригаду отправили на сенокос, выделили несколько лошадей. Нинка подговорила товарок одну лошадку прирезать. Стали варить и жарить мясо. Язвы на ногах пропали. Бригадирше сказали, что лошадь утонула на переправе в Хуте – здешняя речка так называлась. Нинка же надоумила вырыть в тундре яму.

Мясо долго хранили во мху, на вечной мерзлоте.

Нинка стройная, но вертлявая. Порядком уже захватанная. Как черенок зэковской лопаты. Кто успел первым схватить, тот и копает.

Сначала Говердовская доверилась воровке, делилась с ней женскими тайнами. Нинка спросила:

– Мужика, небось, хочется?!

Сталина отшутилась:

– Егорка есть. Мне его хватает.

Нинка хохотнула, закинув голову:

– Так я тебе и поверила! А пальчика не пробовала?!

– Какого пальчика?

– А такого… Попробуешь пальчика – не захочешь мальчика! Хочешь, я тебя?! А потом ты меня… Да не криви рожу, я подмоюсь!

Сталина после разговора месяц обходила Нинку стороной.

А потом кормежка детей вновь свела их вместе.

И не к такому привыкаешь.

Говердовская пытается успокоить Нинку:

– Не будут они этого делать. Посуди сама. На Акуре, в нашем лагпункте, больше ста кормящих мамок.

Разговор услышала Валентина Касатонова – жира, жена изменника Родины, из Читы. У нее пацан уже большенький, лет, наверное, шести. Почти не говорит мальчишка. Мычит, какие-то нечленораздельные звуки произносит и машет руками. Но зато рисует удивительно. Овчарки, вышки с колючей проволокой, бараки… А еще снег, косо летящий в свете фонарей. Что видит, то и рисует. Как-то Валентина сумела мальчишку сохранить. Говорит: «Воспитала Юрика под нарами…» На Акур Касатоновы попали недавно – перевели с Дуссе-Алиньского лагпункта.

Там ложкомойки и швеи тоже прятали Юрку.

Иногда администрация на таких переростков закрывала глаза. Известно много случаев, когда малолеток не разлучали с мамками.

На фронте пацаны-подростки становились сыновьями полка.

Юрик Касатонов был сыном барака.

Валентина встревожена особо:

– Кого они послушают? Как им прикажут, так и сделают. Надо идти к гражданину майору Окулову, начальнику лагпункта! Всем вместе идти.

После кормления толпа мамок окружает барак, где располагается управление лагпункта. Действовать – значит побеждать. Сталина Говердовская знает такой закон жизни в лагере. Поэтому она в толпе зэчек. Хотя по беременности, еще полгода назад, Говердовскую счастливо расконвоировали. Помогли бывшие офицеры-сослуживцы. Не все же становятся зверьми. Людьми тоже кое-кто остается.

На крыльцо выходит начальник лагпункта майор Окулов с несколькими подчиненными. Из-за спин выглядывает Кауфман. Глазами выискивает в толпе Сталину. Они познакомились совсем недавно. Говердовская ему понравилась. А кому может не понравиться Сталина? Кауфман, троцкист и враг народа из Заполярья, плавал на льдине по Ледовитому океану. Измерял толщину и температуру льдов. Смешно. Кому нужно знать толщину льдов в Ледовитом океане? Белым медведям, чтобы не провалиться?!

Попутно Кауфман создавал там подпольную шайку троцкистов.

Из тюленей он ее создавал, что ли?!

Кауфмана тоже быстро расконвоировали, но срок не скостили. Отправили на стройку-500, исследовать вечную мерзлоту. Очень были нужны специалисты. Мосты, тоннели, саму трассу часто прокладывали на глазок, по рабочим чертежам. Ведь проект БАМа был принят госкомиссией только в 1945 году. Та самая книга, которая есть у Сталина и у Кости Яркова. Очень скоро Кауфмана на стройке оценили и зауважали. Герхард был усидчив, скрупулезен до занудства и часто утомлял своей придирчивостью. Он буквально выносил мозги начальникам партий, маркшейдерам и прорабам. Кауфман находил неточности и грамматические ошибки во всей проектно-сметной документации.

Он точно указывал места, где надо рыть колодцы, ставить откосы, строить подпорные стенки, виадуки и прокладывать трубы. К Герхарду приезжал советоваться сам Гвоздевский, начальник стройки-500 после Френкеля, генерал-майор инженерно-технической службы Бампроекта НКВД. Кауфман улучил момент и указал генералу на неточности в готовом проекте. Федя, бывший кузнец в железнодорожных мастерских, лишь хохотнул, побренчав многочисленными медальками на полноватой груди.

Орден Красного Знамени, врученный во время Гражданской войны самим Фрунзе, Гвоздевский крепил на грудь только в особые дни.

А вообще у него было три или даже четыре ордена Ленина.

В книге Гвоздевского и компании, которая уже цитировалась в киноромане, есть строчки, которые нельзя было написать без помощи Герхарда Карловича Кауфмана. Вот они:

«Сплошная вечная мерзлота охватывает участок между хребтами Северо-Муйским и Дуссэ-Алинь… (В то время название Дуссе писалось через «э». Как и Чёрт – через «о». Мы уже упоминали об этом. – А.К.) Мощность вечной мерзлоты в районе мало изучена. Имеющиеся данные по Буреинскому угольному бассейну у р. Ургал и по хребту Дуссэ-Алинь показывают ее мощность в этих участках порядка 34–45 метров. В центральном горном участке линии, по-видимому, мощность ее будет порядка 50–60 метров, а может быть, и более».

Не должна огорчать оговорка «может быть». Она означает, что пытливый Кауфман еще не успел побывать там, на центральном горном участке, обозначенной инженерами Гвоздевского линии. Но, кажется, еще побывает. Вон как он посверкивает круглыми очочками, обнаружив в толпе Сталину.

Он даже ей делает какие-то знаки рукой.

Из толпы мамок кричат:

– Куда вы хотите увезти деток?!

– Мы сегодня будем ночевать в деточагах!

– Псы! Кого вы хотите натянуть?!

На самом деле звучит другое, запрещенное слово – грубый синоним слову «обмануть». Но автор обещал в начале романа, что не позволит своим героям материться. Потому что судьба их и страдания выше грязного мусора лагерной жизни.

Из толпы исторгается выкрик, стон:

– Псы!..

И совсем жалобно:

– Дайте чистых пеленок!

– Запретите нянькам-сукам пихать в рот детям горячую кашу!

Начальник лагерного пункта поднимает руку. Он боится бунта мамок. Кстати говоря, в его околотке, и даже на самой Ванинской пересылке, они случаются довольно часто. Бунты и побеги.

– Никто не собирается отбирать у вас детей! Я не позволю нарушать режим вверенного мне исправительно-трудового учреждения! – выкрикивает майор.

Вой и плач в толпе усиливаются. Женщины подступают к самому крыльцу.

Зэчек окружает конвой с автоматами и собаками. Звучит команда начкара:

– На колени!

Начальник караула дает предупредительную очередь над головами.

Почему они всегда, в случае чего, ставили