Голова Дениса была на удивление ясной. Он не помнил, какуснул, вернувшись из кафе, но, судя по тому, что брюки и джемпер висели насвоих вешалках, а не были небрежно брошены на кровати, его аккуратность ему неизменила. «Если я доживу до старости, то превращусь в отвратительного педанта.Впрочем, я уже и сейчас, по мнению многих, отвратительный педант».

Он пошевелился под одеялом, ощущая неприятную тяжесть вногах, словно накануне много ходил, и принял решение не вылезать из постели, нотут утреннюю тишину квартиры нарушил негромкий звонок телефона. «Ольга».

Но это оказалась не Ольга, а тот самый сыщик, с которым егои Швейцарца познакомили накануне похорон Ланселота. Он хотел встретиться, иКрапивин согласился, подумав, что визит малознакомого человека заставит егособраться, вылезти из кровати, перестать ощущать собственные ступни как тяжелыйгруз, который приходится волочить за собой. Умывшись и посмотрев на своеосунувшееся лицо, Денис поймал себя на том, что ожидает приезда Бабкина снекоторым тревожным возбуждением и страхом, и когда телефон зазвонил второйраз, почти обрадовался, решив, что сыщик по какой-то причине отменяет илипереносит свой визит.

Но на этот раз звонила Ольга. Судя по ее голосу, она, как иКрапивин, только что проснулась.

– Денис, я потеряла фотографии, – жалобно сказалаона. – Побоялась беспокоить тебя вчера, думала, что ты уже спишь.

– Какие фотографии?

– Старые, еще не цифровые, а бумажные. У меня хранилсястаренький альбом с Димкиными снимками, я вчера решила его разыскать – и ненашла. У тебя ведь их много, правда? Прости, что я беспокою тебя с утра такойерундой, но я вчера так расстроилась...

Она чуть слышно всхлипнула.

– Может быть, они в летнем домике? – продолжала Ольга,справившись со слезами. – Я, наверное, поеду туда сегодня, поищу альбом.Знаешь, Денис, теперь я поняла, почему ты печатаешь все фотографии. Бумажные –они совершенно не такие, как на экране компьютера.

Крапивин убедил ее, что найдет фотографии и привезет ей,когда она вернется в город. Положив трубку, он подумал, что для него цифровыеснимки на экране ноутбука ничем не отличаются от бумажных фотографий, матовыхили глянцевых, разложенных в хронологическом порядке в толстом альбоме,которого ему хватило бы до конца жизни. Все снимки Денис распечатывал вфотомастерской в соседнем доме, подписывал, засовывал под магнитную пленку, подкоторой скапливались пузырьки воздуха, искажавшие изображение, и проглаживал ихрукой. Друзья думали, что он настолько консервативен, что избегает цифровыхфотографий, или же настолько предусмотрителен, что опасается хранить их толькона электронных носителях. Но причина заключалась в другом, и знал о ней толькоКрапивин.

Он вынул альбом из шкафа с книгами, провел рукой по обложке,открыл первую страницу, на которой в середину листа была вставленаодна-единственная фотография. Общий снимок, сделанный старым Чешкиным на одномиз дней рождения внука: хохочущий Швейцарец в вечных своих подтяжках со львами,сам Денис, принужденно улыбающийся Владиславу Захаровичу, обнявший их обоихмогучими ручищами Ланселот в нелепом пиджаке, застегнутом под горло, –такие были в моде в те годы. И невероятно похожие друг на друга Полина сКолькой, даром что разница у обоих в восемь лет – оба с комической важностьюсмотрят на деда, оба кажутся мелкими на фоне здоровяка Димки. Впрочем, они ибыли мелкими – даже Колька не выше Швейцарца, что хорошо видно на снимке, да ищуплый к тому же. «Болезный», как говорила тетка Крапивина.

Звонок домофона прозвучал так некстати, что Денис вздрогнул.Он и не заметил, что прошло столько времени, пока сидел над фотоальбомом –точнее, над одной фотографией. Впустив сыщика, он провел его в комнату сискусственным камином, заметив, что квартира произвела впечатление на гостя.Крапивину хотелось позавтракать, но он помнил, что когда открывал холодильник впоследний раз, тот сверкнул на него стерильной пустотой, а предлагать сыщикучашку кофе ему было неловко.

К тому же Крапивин уже сожалел, что согласился на этувстречу. Ему хотелось поскорее ответить на все вопросы и остаться одному,вернуться в постель, закрыть глаза, чтобы не видеть окружающей его обстановки,выверенной до мелочей. Он сдержанно сказал, что готов помочь Сергею, но несовсем понимает, каким именно образом он может... и так далее.... Сыщиктерпеливо дождался, пока Крапивин закончит необходимую вводную фразу, заверилДениса, что его расспросы не будут долгими, и вытащил блокнот.

Бабкин ожидал, что ответы Крапивина будут уклончивыми, нособеседник превзошел все его ожидания. Следуя совету Макара, Сергей не задал ниодного вопроса «в лоб», но по мере разговора проникался уверенностью, что этони к чему и не привело бы. Денис Крапивин не хотел отвечать на его вопросы; онне хотел ничего рассказывать о Марии Томше; он не хотел говорить о подробностяхзнакомства с Качковым. Через двадцать минут после начала разговора у Бабкина наязыке вертелся основной вопрос: зачем Денис Иванович вообще согласился на этувстречу.

Крапивин чувствовал все возрастающую неприязнь красспрашивающему его человеку, потому что каждый вопрос касался неприятной емутемы. Он со страхом ощутил приближение головной боли. Ему казалось, что СергейБабкин смотрит на него с нескрываемым подозрением, что вот-вот он ударит постолику, и стеклянная столешница под его ударом, расколется на две части, авместе с ней расколется что-то в затылке у Дениса, освободив дорогу боли.Мешала сухость во рту, и он чувствовал, что язык ему не повинуется.

– Прошу прощения, – в конце концов сказал Крапивин, невыдержав. – Я на одну минуту.

Он вышел, бесшумно ступая по тонкому ковру, думая о том, чтографин цветного стекла – еще одна удачная находка дизайнера – будет резать емувзгляд своей синевой с всплесками оранжевого. Но в нем была вода, а пить Денисухотелось невыносимо.

Оставшись один, Сергей увидел на столе фотоальбом иудивился, что не заметил его раньше. Необычная вещь: в обложке, обтянутойтемно-синим, почти черным бархатом, были проколоты дырочки, под которымипроступал белый фон; поначалу ему показалось, что проколы сделаны хаотично, ноон отодвинул альбом чуть подальше, и они сложились в рисунок. Стены замка иликрепости, над которыми летела стая голубей. Может быть, это были другие птицы,не голуби, но Бабкин проникся уверенностью, что это именно они, стоило емувспомнить рисунки в квартире Владислава Захаровича Чешкина.

Секунду он колебался, но затем его неуверенность былапобеждена несколько парадоксальным соображением, что Крапивин не разрешил быему посмотреть снимки. «Значит, нужно посмотреть без его разрешения». Так жебесшумно, как Денис Иванович, Бабкин подошел к арке, ведущей из гостиной вкоридор, прислушался и различил слабое звяканье стекла. «Понятно. Похмелье уЗдравомысла, вот он и мучается».

Он вернулся, открыл альбом. Задержал взгляд на первойстранице, торопливо пролистал следующие, где повторялись одни и те же лица,незаметно взрослеющие от снимка к снимку. Больше всего здесь было фотографийПолины Чешкиной, и Сергей подумал, что снимал ее брат: на них она казаласькрасавицей, чего в жизни не было. Промелькнули несколько снимков самого Дениса,и вдруг, перекинув очередной твердый лист, Бабкин уткнулся взглядом впоразительно знакомую и в то же время шокирующую фотографию.