– Не стоит этого делать, Денис Иванович.

Вынув изо рта липнущий к губам и языку пистолет, Крапивинобернулся и увидел в дверях одного из двух сыщиков, которого успелвозненавидеть на похоронах, – младшего, нахального, с насмешливымвзглядом. Он и сейчас смотрел насмешливо, и по какой-то причине именно этовыражение его лица остановило Дениса от того, чтобы спустить курок.

– Уходите, – без эмоций сказал Денис. – Уходите!

Парень покачал головой.

– Вы не все знаете, – сказал он, и Крапивинупоказалось, что парень усмехается. – Сказать по правде, вы ничего незнаете.

Денис подумал, что нужно выстрелить, выстрелить немедленно,пока не появились еще люди, но его останавливала насмешка в глазах и голосеИлюшина. Он с детства не переносил, когда над ним смеялись, а он не понималпричины.

– Чего я не знаю?

– Вы не знаете человека, по вине которого оказались здесь спистолетом во рту.

Крапивин рассмеялся высоко и тоненько. Ему и в самом делестало смешно.

– Знаю. Вот он! – с внезапной яростью он ткнул дулом взеркало, висевшее на противоположной стене и отражавшее его самого и окно заспиной. – Вот он, слышите?! Вот он!

Его голос сорвался, и Денис закашлялся.

– Вы ошибаетесь. Я легко могу вам это доказать.

– Уходите! Оставьте меня одного!

– Не раньше, чем вы обернетесь. Обернитесь! Что вы теряете?Я не двинусь с места, обещаю вам.

– Вы выстрелите в меня! – выкрикнул Денис севшимголосом, понимая, что его загоняют в ловушку, но не понимая, в какую именно.

– Не глупите! Единственное оружие – у вас в руках, и я невижу ни малейшего смысла в вас стрелять, раз уж вы сами собрались это делать!

Логика последней фразы неожиданно убедила Крапивина.Настороженно глядя на Илюшина, он опустил револьвер, не спуская палец с курка.Взгляд его снова упал на зеркало, и, вздрогнув, он увидел в отражении, что дворперед домом больше не был пустым. Там стояли два человека.

Одного он узнал сразу – Сергей Бабкин, другой сыщик,уехавший от него всего лишь несколько часов назад. Но второго он узнать не мог,словно зеркальная поверхность, покрытая рябью подобно воде, искажала знакомыечерты, и они никак не желали складываться в лицо, которое он видел тысячу раз.

– Обернитесь, – спокойно повторил Илюшин. – ДенисИванович, это морок, болезнь, ее надо сбросить.

Крапивин вглядывался в зеркало, которое лишь подтверждалото, что он понял давно, – что он болен, болен тяжело и неизлечимо. Онпроваливался туда, в снежную зеркальную глубину, где кровавым пятном пылалаОльгина машина, и два человека качались, как темные водоросли. Остальное былобелым.

Он не мог отвести взгляда от отражения. Второе лицо... Онникогда его не видел!

– Я никогда его не видел, – прошептал Денис.

– В таком образе, думаю, не видели, – согласилсяИлюшин, не двигаясь с места. – Стрижка сильно меняет человека.

Заставив себя оторваться от зеркала и кинув на Макарапотрясенный взгляд, Крапивин наконец обернулся к окну, и там, за стеклом, этолицо предстало перед ним без всяких искажений.

Сергей Бабкин сжимал в руках пистолет, держа на прицелестоявшего на снегу человека со связанными руками. Человек был коротко стрижен,не осталось ни рыжих бакенбард, ни курчавой бороды, но и без них со страннымощущением, похожим на повторяющийся наяву кошмар, Крапивин узнал ДмитрияСилотского.

– Все это дело построено на стереотипах, – сказалМакар, обращаясь к Маше.

Они находились у него в квартире, на этот раз – все вместе:Маша, Сергей, Костя, пасущийся на кухне, у мясного пирога, остывавшего под полотенцем(его испек Бабкин), и сам Илюшин, расставшийся, наконец, с полосатым шарфомЗари Ростиславовны. После ареста Силотских они с Сергеем долго давалипоказания, а потом дожидались Дениса Крапивина: сначала он слушал их историю,затем рассказывал свою.

Сергей поднял с пола лист бумаги с последней зарисовкойМакара. На картинке скачущий всадник прикалывал копьем к дереву дергающегосячеловечка; человечек был то ли шестируким, то ли шестиногим, и напоминалнеумело нарисованного жука. Вокруг него парили три существа с короткимикопьями, но, приглядевшись, Бабкин понял, что это не копья, а кисточки.

– Расскажи с самого начала, – попросила Маша Макара.

– Я же тебе все по дороге объяснил! – возмутилсяСергей.

– Ты изложил факты, а о причинах я так ничего и не поняла.Объясняли Крапивину – теперь объясняйте мне.

– И мне! – пискнул из-за двери подслушивающий Костя,которого тут же прогнали обратно на кухню.

– Так вот, самым сложным, – сказал Макар, забрав уСергея свой рисунок и рассматривая его, – оказалось понять, на чемпостроено это дело. А оно, как я уже сказал, построено на стереотипах. Первыйстереотип: если человек плох, то он плох во всем. Владимир Олегович Качков былдействительно таким, как описывали знающие его люди: мрачным, злобным, угрюмымтипом, изменявшим жене и тиранившим сотрудников. Однако при этом, в нарушениевсех стереотипов, он был абсолютно предан Силотскому и никогда бы невоспользовался его доверием в собственных корыстных интересах. Силотскому неудалось бы найти более подходящего человека на роль своего двойника, чемКачков.

– Дмитрию Арсеньевичу даже не потребовалось врать, когда онописывал заместителя, – недобро усмехнулся Бабкин.

– Да, он лишь не сказал о Качкове всего, что думал. Владимирбыл из тех людей, для которых мир делится на своих и чужих, и чужими в его миребыли почти все, а своих было очень немного. Возможно, им был только Силотский.Но для этих своих он готов был сделать все.

Он был искренне благодарен шефу и без всяких сомненийпоступил так, как тот попросил. Тем более что просьба, как мы думаем, былапустяковой: помочь Ланселоту выиграть какое-нибудь дурацкое пари. Меняпреследовал не Качков, а его призрак, потому что останки Владимира Олеговичапохоронены в могиле под крестом, на котором написано имя Силотского.

– Мы так долго охотились за мертвым человеком... –вслух подумал Сергей. – Он казался таким живым... Словно постояннооставался рядом, наблюдал за нами.

– Да, меня это тоже ввело в заблуждение, – согласилсяИлюшин. – Сплошные иллюзии и неправильные вопросы! Мы спрашивали себя,почему на нас больше никто не нападает, в то время как надо было спрашивать,почему на нас напали в первый раз! Надо было искать свой ответ, а недовольствоваться готовым, предложенным на блюдечке теми, кто угрожал тебе, Маш,и мне. Ведь мы продолжали работать по делу Ланселота и Качкова, ни от кого нескрываясь, и при желании остановить нас было несложно. Наши мерыпредосторожности – уж прости, Сергей, но это именно так, – могли защититьлишь от мелких хулиганов, от нападения в подворотне, и не более.