Бабкин согласно кивнул.

– Почему же никто не нападал на нас, не угрожал, не звонил?Да потому, что требовалось лишь одно нападение, целью которого былоспровоцировать нас на расследование, за которое в противном случае мы никогдабы не взялись! Только своей болезнью могу объяснить, что я не осознал этогосразу, а ведь все было так очевидно: мы не собирались браться за делоСилотского. Я был разозлен его смертью, Сергей был огорчен его смертью, но унас не было причин ввязываться в поиск убийцы. Однако мы все-таки ввязались – ичто же послужило причиной? Страх Сергея за тебя и Костю и моенедовольство, – он усмехнулся, – пребыванием в яме, где менязабрасывали снегом и мокрой землей.

– Кстати, мы ошибочно связали нападение с нашим появлениемвозле дома Силотских, – вставил Сергей. – Но Макара заманили бы вловушку, а тебя с Костей поймали в подъезде в любом случае, даже если бы мы кСилотским не совались.

– Верно. Мы обнаружили причинно-следственную связь там, гдеее не было. И в этом заслуга Дмитрия Арсеньевича, который лишний разподтвердил, что он – отличный психолог. У него имелось досье на нас, к тому жеон беседовал с нами обоими и понял, что следует предпринять, чтобы подтолкнутьнас к нужным ему действиям.

– Между прочим, меня по-прежнему терзает вопрос, как именноСилотский провернул нападение. Если он прятался на даче, то у него не быловозможности найти столь подготовленную группу, организовать все четко и почтипо-военному...

– Ты сам сказал ключевое слово – «по-военному», –заметил Макар. – Не забывай, что у Силотского было два сообщника – жена иАрефьев, который, как стало известно совсем недавно, сбежал. Мы не сможемпроверить мою гипотезу, но я уверен, что нападение – его рук дело.

– А где он взял такую банду?

Илюшин пожал плечами.

– Мог завербовать каких-нибудь подростков из криминальнойорганизации, прикрывающейся ультра-патриотическими лозунгами, – их сейчасмного. Мог держать в резерве людей именно на такой случай и использовать их, когдаэто понадобилось Дмитрию Арсеньевичу. Не сомневаюсь, что эта работаоплачивалась, хотя не знаю, насколько Арефьев был посвящен во все подробностизамысла Силотского.

– Но зачем Силотскому понадобились именно вы? –недоуменно спросила Маша. – Из-за Ольги? Сережа, это ее затея? Неужели онадо сих пор тебя ненавидит?

Сергей покачал головой.

– Дело не в этом, – вместо него ответил Илюшин. –Мнение жены для Дмитрия Арсеньевича было очень важным, но руководствовался ониными соображениями. Во-первых, ему требовались свидетели взрыва, которые моглибы подтвердить, что видели не кого-нибудь, а именно его, Силотского, садящегосяна мотоцикл. Следует признать, что мы попались в самую элементарную ловушку,какую только можно себе представить. Рыжий мужчина в косухе покинул моюквартиру, и спустя две минуты он же вышел из подъезда, сел на мотоцикл ивзорвался. Но кто сказал, что это был один и тот же человек? Яркую внешностьтак просто повторить: для этого не нужно соблюдать точность, ведь с двадцатьпятого этажа лица не разглядеть, и для нас с Сергеем оказалось достаточновнешних признаков вроде походки, одежды, телосложения. Качков был нижеСилотского, но таким же крепким и коренастым, а разница в росте с нашего этажабыла не заметна.

– Конечно же, – добавил Бабкин, – опознание Ольгисыграло свою роль. Имелся риск, что следователь назначит экспертизу останков,но мы с Макаром показали, что видели сверху своего клиента, а Ольга заявила,что шрам на ноге принадлежит ее мужу. Точнее, принадлежал. Думаю, она изучилатело Качкова не хуже, чем тело супруга, чтобы иметь возможность сказать о «томсамом» шраме, родинке или другой отметине.

– Или, что еще вероятнее, это сделал Силотский, –поправил его Макар. – Они вместе ходили в сауну, и ему было легче легкогосфотографировать собственного заместителя или же просто запомнить приметы, апотом рассказать о них жене.

– Значит, первая причина – в том, что ему нужны былисвидетели его собственной смерти, – сказала Маша. – А еще?

– Ему нужны были исполнители его воли, которые шли бы последу Крапивина и в конце концов привели бы его к закономерному финалу – ксамоубийству. Уверен, что Ольга Силотская испытывала чувство глубокогоудовлетворения, представляя, как оставит когда-то бросившего ее мужа в дураках,причем в том, что имело для него особенную значимость, – в егопрофессиональной сфере. Может быть, именно в этом она и оказала влияние наСилотского: если у него на примете было несколько кандидатур частных сыщиков,то в итоге он остановился на тех, обмануть которых доставило бы ему и его женеособое, изощренное удовольствие.

Должен признать, что обманул он нас довольно легко, играючи.Впрочем, как и всех остальных.

Второй стереотип строился на всеобщем мнении о трезвомхолодном уме Дениса Крапивина. Этот клерк был идеальным кандидатом на рольубийцы, оставалось подыскать ему мало-мальски подходящий мотив. Разве можеттакой человек пойти на поводу у эмоций? Разве может он легко сойти с ума?Конечно, нет – для это он слишком рационален.

Но нет ничего проще, чем свести с ума здравомыслящегочеловека. Там, где человек с фантазией отыщет объяснение самых невероятныхпроисшествий столь же невероятными причинами, здравомыслящий попытается искатьлогические объяснения, не найдет их и начнет терять почву под ногами. Не увсех, знаешь ли, хватает фантазии использовать здравый смысл максимальношироко. Большинство людей ограничивается лишь отрицанием сверхъестественного,мистического, а когда сверхъестественное лезет к ним в окна и двери, онипасуют, не находя логического объяснения происходящему.

Денис Крапивин не видел реального объяснения происходившимвокруг него событиям. Он не покупал крыс, однако чек на покупку лежал у него настоле. Мозг под воздействием наркотика, который приносила с собой и подсыпалаему в еду или питье Ольга при частых встречах, выдавал бредовые видения –Крапивин рассказал, что видел крысу на своем столе; крыса-то, я уверен, былагаллюцинацией, зато чек был реальным. Мир вокруг него менялся так, что у ДенисаИвановича оставалось лишь одно объяснение происходящему, последний аргументздравомыслящих людей, к которому они прибегают при столкновении с тем, что неукладывается в рамки их выверенного, объяснимого мира, – «я сошел с ума».К нему он и прибегнул.

Я подумал о том, что все мы следуем за стереотипами, когданеожиданно понял, что близкие люди тянулись к Денису Ивановичу в сложныхситуациях. Первым человеком, к которому побежал советоваться Швейцман послезадержания и бесед в прокуратуре, оказался Крапивин, которого он сам назвалскучнейшим Пресноводным. А Чешкин и вовсе рассердился, когда Серега критическиотозвался о Денисе, потому что ему нравился Крапивин, и он расстраивался из-затого, что его внучка прекратила с ним всякие отношения. После его слов намстоило бы задуматься над тем, что мы не совсем правильно оцениваем ДенисаИвановича, потому что Владислав Захарович отличается известнойпроницательностью, помноженной на жизненный опыт, – во всяком случае, оЛанселоте он судил верно.