– Ошибся, – моргнув, сказал он. – Не кровь, воск.

– Какой воск?! Где?

Положив платок на стол, Швейцарец озабоченно ощупывал лицо,пытаясь понять, в чем же он испачкался и почему Крапивин смотрит на него такимдиковатым взглядом. Денис хотел сам стереть восковой ручей, но увидел, чтоперед ним сидит вовсе не Сенька, а его восковая кукла, похожая на тех, что онвидел в музее, только куда более грубая. Одна рука у куклы казалась толщедругой, волосы неестественными пружинками торчали из головы, а искусственныерастопыренные ресницы загибались в обратную сторону, целясь в глазное яблоко. Иклоунский румянец на щеках был намалеван яблочными кружками, слишком густо иярко.

Подделка выглядела так неубедительно, что Крапивину сталосмешно. Кого они пытаются обмануть!

– Как где? – смеясь, спросил он. – Везде! Вот жеон – воск! Разве ты сам не восковой?

Кукла перед ним моргнула, накренилась и стала падать – Денисиспугался, что она опрокинет чашку с кофе и привлечет всеобщее внимание, аэтого ему не хотелось. Он торопливо отодвинул чашку, и восковая фигуравыровнялась, встала и вдруг потекла. Янтарные, пахнущие ладаном слои, словно отжара, стекали один за другим, и под ними частями обнажался Швейцман – сначалагрудь, затем плечи и в последнюю очередь – лицо, на котором застыло глупоевыражение. «Ему было неприятно под воском».

Дрожащей рукой Швейцман нащупал в кармане несколько купюр,бросил смятые деньги на стол и быстро вышел, стирая со лба остатки воска.

* * *

Рита сидела на диване – напряженная, сцепив руки, и смотрелав спину мужа. Он вернулся домой со встречи очень скоро и не стал ей ничегорассказывать. Выложив жене все, что он пережил за два последних дня, Сенясловно обессилел, и Рита полагала, что встреча с Крапивиным пойдет ему напользу, однако поведение мужа говорило скорее о противоположном. Она гнала отсебя гнетущую мысль, что причина заключалась в нежелании Дениса Крапивинаобщаться с другом после того, как нашлось столько свидетельств его причастностик гибели Ланселота.

Теперь Семен сидел перед компьютером, читая новости, вкоторых говорилось об аресте возможного убийцы Дмитрия Силотского.

– Врут, все врут, – пробормотал он. – Какой арест?Чертовы журналюги, хоть бы терминологию освоили, раз уж пишут на такие темы.Бездари!

Рита хотела пожалеть его, прижать курчавую голову к своейгруди, но ей мешало то, в чем следовало признаться сразу, как только они пришлив себя после его возвращения. Она не сказала тогда, а следовало бы, потому чтоневысказанное мучило ее... и пугало.

– Сеня! – позвала она, решив, что может воспользоватьсяи своим правом на сочувствие. – Сенечка, послушай меня!

– Да, слушаю... – Он не отвернулся от компьютера, нотак ей было даже легче.

– Сенька, – жалобно проговорила Рита. – Мне ночьюбез тебя снились крысы. У меня был кошмар!

– Знаешь, – помолчав, отозвался муж, – у меняпоследнее время ощущение, что вокруг меня одни сумасшедшие. Следователь этот...а теперь еще...

– Что?!

Он обернулся, удивленный ее криком, но Рита уже вскочила,выбежала из комнаты и бросилась в их спальню. Швейцман заторопился за ней, нодверь перед ним захлопнулась, в ней повернулся ключ.

– Рита, Риточка! – взволнованно позвал он, не понимая,что случилось. – Хорошая моя, девочка! Девочка, я что-то не то сказал? Чтослучилось, ласточка?! Рита, да открой же!

Заткнув уши, Рита повалилась на кровать, пораженная тем, чтосказал ей муж, не задумываясь. Сумасшедшая?! Он считает, что она сходит с ума?!И может говорить об этом так просто, между делом, изучая касающиеся егоновости?

Швейцман скребся под дверью, прислушиваясь, но не слышал низвука. У него даже мелькнула мысль выбить дверь, но он понимал, что будетсмешон: его сил не хватит на это, а если и хватит, вспышка обиды и ярости ужены не повод для того, чтобы ломать хорошую дверь.

– Девочка моя! – позвал он еще раз. – Прошу тебя,выйди, поговори со мной! Чем я тебя обидел?!

Тишина.

Швейцарец сел на пол, обхватил руками голову. Мысли егопутались, и от невозможности посоветоваться с женой, как он делал в такихслучаях, он почувствовал себя совсем плохо. Он чем-то обидел ее... чем? Сиделза столом, смотрел новости, не видя ничего, кроме заголовков, вспоминалКрапивина, от которого бежал, бежал в прямом смысле слова, забыв в кафе кашне,подаренное Ритой, напуганный выражением его лица, на котором глаза состановившимся взглядом и кривящийся рот жили отдельно друг от друга. Ритачто-то сказала, и он ответил – не ей, а своим мыслям. Что она сказала?

Это было важно. Концентрация на одной мысли помогла Семенуприйти в себя, и он, приложив ладонь к горячему вспотевшему лбу – он всегдалегко потел, от малейшего волнения покрывался капельками, которые, высыхая,оставляли за собой неприятное ощущение влажного озноба, – сосредоточилсяна воспоминании о том, что же сказала Рита.

Теперь молчание жены в комнате помогало ему – если бы онаплакала, Швейцман не смог бы думать ни о чем ином, кроме ее слез. Рита плакалатак редко, что он каждый раз пугался до полусмерти, как будто она могла умеретьот плача, сам понимал, что это глупость, но ничего не мог с собой поделать. Онвстал, постоял, напряженно вспоминая и постепенно убеждаясь, что не можетвытащить из своей памяти ничего, кроме лица Крапивина, о котором он думал в туминуту, когда жена что-то робко сказала за его спиной.

Поколебавшись, Швейцман вернулся в комнату, уселся передкомпьютером, по экрану которого летели в далекую черную глубину вращающиесяцветные октаэдры, и постарался мысленно вернуться на пятнадцать минут назад.Октаэдры, переливаясь, навевали сонливость, он чувствовал, что от напряженияпоследних дней проваливается в неглубокие сонные ямы, окончательно теряясвязность мыслей. Но очередная такая яма помогла ему – неожиданно один изоктаэдров словно зацепил синим краем ушедшее ощущение, потащил его за собой,вытаскивая все остальное: и шуршание Ритиного платья, и звук ее голоса, и –самое главное! – смысл ее слов.

«Что-то про крыс... Кажется, что ей приснились крысы... илиона снова их испугалась».

Швейцарец вскочил, сон слетел с него. Он подошел к двери, закоторой на кровати лежала Рита, содрогаясь в беззвучных рыданиях, постоял,обдумывая что-то.

И попятился назад, приняв окончательное решение.

* * *

Узнав о том, что Семена Швейцмана отпустили, Макар тотчасвышел из своего полусонного состояния. Он рысцой пробежался по комнатам, высматриваянеизвестно что, а несколько ошеломленный его быстрым преображением Сергей ходилза ним следом, соображая, что же может искать Илюшин.

– Где же, где же он... – повторял тот, отмахиваясь отпредложений Бабкина помочь ему в поисках. – А, нашел!