– Чтобы до завтра продержаться, сойдет, – сказал он.

Хозяин-сапожник сокрушенно покачал головой:

– Воров я еще могу понять, но это? Двадцать лет я работал как проклятый, а они одним махом все разрушили. Все уничтожено. – Он поднял пару сапог. Кожаные подметки были отодраны, медные пряжки болтались на нитке. – Все пошло прахом. За считаные часы все мои кожи, иглы, колодки – все безвозвратно испорчено.

Пит сжал зубы, но постарался, чтобы его голос прозвучал весело.

– Вы все восстановите, и будет у вас все лучше прежнего.

– Зачем? Чтобы они пришли и снова все тут у нас разгромили? – Он покачал головой. – Я уже слишком стар для этого, сударь.

– А стражники преспокойно стояли и смотрели, как они это делают, – подала голос его жена. Она была настолько же рассержена, насколько ее муж подавлен. – Мы жили со всеми в добром соседстве, одинаково хорошо обслуживали без разбору католиков и протестантов, и никогда у нас не было никаких неприятностей, кроме, разве что, безнадежных должников время от времени. А теперь что? Люди, которых я считала нашими друзьями, стояли и смотрели, сударь. Они стояли и смотрели, и никто даже пальцем не шевельнул, чтобы нам помочь.

– Наши вожаки в эту самую минуту готовятся вести переговоры о перемирии, – заверил ее Пит. – Подобные вещи ни в коем случае не должны повторяться.

Женщина покачала головой:

– Мы признательны вам за помощь, сударь, но надо быть круглым дураком, чтобы в это верить. Поглядите вокруг. Когда обычные люди считают, что могут безнаказанно творить такие вещи, не имеет никакого значения, что будут говорить судьи и священники. Слишком поздно.

Она сердито сверкнула глазами на Пита с Макконом и разрыдалась. Муж обнял ее.

– Спасибо вам, сударь. Что тут еще скажешь.

Они зашли в лавку. Пит внезапно почувствовал себя совершенно обессиленным.

– Думаешь, все остальные считают так же, как они? – спросил Маккон. – Что лучше уехать из Тулузы, чем оставаться с риском, что такое повторится снова?

Пит скрипнул зубами.

– Боюсь, что так. Среди католиков множество таких, которые не стали бы сами поднимать оружие против братьев-христиан, но тем не менее позволили этому случиться. А те, кто недоволен нашим присутствием в Тулузе, считают, что если разорить все гугенотские лавки, то протестанты уедут. Никто не хочет, чтобы его выгоняли из дома, но многие ли готовы жить в постоянном страхе?

– Вопрос в том, куда им ехать? – заметил Маккон. – Многие слишком стары, чтобы начинать все заново.

– К родным, к друзьям в более крупные города. То есть в те города, где протестанты не в таком меньшинстве. В Монтобане сейчас значительная гугенотская община. В Монпелье и Ла-Рошели тоже.

Рейдон с холодной яростью обвел взглядом площадь. Он был в квартале Дорада только накануне – тщетно искал мастера, который изготовил для него копию плащаницы. Все было тихо и мирно. Люди шли по своим делам, лавки были открыты, пахло жареным миндалем, мягкий солнечный свет сочился сквозь листву. Не то что теперь.

Пит нагнулся, подобрал с пола надтреснутый глиняный графин и поставил его на угол ограды. Повсюду валялись стулья, табуреты и столы, починить которые уже не представлялось возможным.

– Странно, – пробормотал он, глядя на расположенную на другой стороне площади мастерскую того самого умельца.

Его глаза сузились. На двери чернел крест, которого вчера там не было.

Оставив Маккона в одиночестве, Пит поспешил через площадь.

– Мадемуазель, простите за беспокойство, – обратился он к молодой женщине, которая стояла перед входом в ателье, – вы не знаете, что здесь произошло? Портной, который здесь работал, он не пострадал?

– Он мертв, месье.

Еще одна смерть?

– Печально это слышать. Он стал жертвой погромов?

Она наконец вышла из оцепенения и вскинула на него глаза:

– Я нашла отца за рабочим столом с иглой и ножницами в руках. Сердце.

– Он был вашим отцом? Очень вам сочувствую. Я знал его. Он был талантливый человек.

– Посмотрите вокруг. Посмотрите, что они натворили. По крайней мере, он не дожил до этого безобразия.

Девушка ушла, оставив Пита наедине с тревожными мыслями. Ему очень бы хотелось верить в то, что старик не был убит, но слишком уж подозрительным было такое совпадение.

– Что там у тебя такое? – спросил подошедший Маккон.

Пит совсем уже было собрался рассказать, но что-то его удержало.

– Ничего, – ответил он. – Та девушка показалась мне знакомой, вот и все.

Маккон положил руку соратнику на плечо:

– Ты едва на ногах держишься. Тебе нужно отдохнуть. Пойдем-ка в таверну. У меня в горле пересохло.

Пит обвел площадь прощальным взглядом, потом кивнул:

– Хорошо.

– S’il vous plaît, Monsieur, – повторила Мину. – Пожалуйста, позвольте мне пройти.

Солдат, стоявший перед выходом из дома призрения, не шелохнулся.

– Приказано никого не выпускать. Не положено.

После пары часов, проведенных за работой на кухне, и помощи последним раненым Мину выбилась из сил и отчаянно хотела поскорее вернуться к Эмерику и тетке.

– Любезный, позвольте мне пройти.

Часовой постучал себя пальцем по уху:

– Вы что, меня не слышали? Вы глухая? Приказано никого не впускать и не выпускать.

– Моя тетушка с ума сходит от беспокойства за меня, – взмолилась она, хотя представляла себе, как разволновался бы ее отец, узнай он, в какую передрягу она попала.

Мину попыталась прошмыгнуть мимо, и в это мгновение четки выпали у нее из кармана. Выражение лица солдата изменилось.

– А тетушка-то у нас никак католичка, а? – протянул он, поддев острием шпаги угол ее плаща. – Что, за все эти роскошные тряпки приходится платить?

Мину поспешно отступила от него подальше.

– Тебя подослали сюда шпионить за нами? Мы знаем, что они используют женщин, чтобы обстряпывать свои грязные делишки! – Он стремительным движением схватил Мину за запястье. – Ну, признавайся, ты здесь за этим?

К ужасу Мину, он рванул застежку на ее плаще.

– Ну-ка, если они за этим подсылают своих католических шлюх, посмотрим-ка…

Мину что было сил саданула его коленом в пах.

– Тварь! – взвыл он, согнувшись пополам. – Потаскуха!

Не обращая внимания на боль в плече, Мину сцепила руки в замок и с размаху обрушила их на его затылок. Солдат рухнул на колени, и она, воспользовавшись этим, протиснулась мимо него, распахнула дверь и, охваченная ужасом, выскочила на улицу Перигор.