— После папы что-то оставалось. По крайней мере, такговорила мама. Его арестовали, был обыск, и здесь, и в городе, но ничего ненашли, и имущество не конфисковали. Когда я была маленькая, мне нравилосьдумать, что мама нашла клад.

— Что?! — переспросил Кирилл.

Ему моментально представилась его ночная одиссея, шорохи втемном саду, быстрый огонь и удар по голове.

Клад?! Какой еще клад?!

— Мы с Димкой думали, что мама нашла клад. Я очень смутнопомню, но была какая-то семейная легенда про клад. Вроде бы папа и Яковзакопали его в саду.

Это было сродни удару по голове. По крайней мере ощущениябыли сходными.

Вот вам и Роберт Льюис Стивенсон.

— Мы даже одно время играли в кладоискателей. Как у МаркаТвена. Мы с Димкой были Том и Гек, а Галя, дочка Якова, индеец Джо. Мы добывалисундучок и отбивались от индейца Джо. Мама нас увидела и страшно рассердилась.Сказала, чтобы мы не смели играть в дурацкие игры. Сказала, что не желаетслушать про клад и чтобы она больше ничего подобного не видела. И мы больше неиграли.

— А… что за легенда?

— Господи, какая-то чушь о том, что во время войны вкаком-то замке в Восточной Пруссии папины саперы во главе с Яковом нашли то лимешок с золотом, то ли сундук с жемчугом, то ли кучу драгоценностей. Яковпринес все это папе, и клад тайно вывезли в Ленинград. Это даже не легенда, аистория, приключившаяся во время войны. Ерунда.

— Почему вы думаете, что это ерунда?

Сигарет у Кирилла не было, но он все-таки похлопал себя покарманам, проверяя. От его хлопанья сигареты в карманах не появились, а безсигареты он не мог думать.

— Курить вредно, — язвительно сказала наблюдательная НинаПавловна.

— Я знаю. Почему вы думаете, что это ерунда?

— Послушайте, Кирилл. Вы хорошо представляете себе то время?Я, например, плохо представляю. Но даже я понимаю, что вывезти что-то изГермании было очень трудно, если не невозможно. Кроме того, отец был честнейшийчеловек. Он никогда и ничего не сделал бы такого, что…

— …что противоречило бы интересам государства и егобольшевистской совести, — закончил Кирилл. — Из Германии вывозили все, НинаПавловна. Я про это даже фильм смотрел. Ничего такого невозможного в этом небыло. Относительно честности тоже большой вопрос. Ваш отец мог быть какимугодно коммунистом, но вполне возможно, что он был при этом обычным человеком,и ему нравились золотые монетки или жемчуг или что там еще.

— Почему мы все это обсуждаем? — вдруг возмутилась НинаПавловна. — И перестаньте собирать эту чертову смородину! Вы набрали уже целуюкорзину. Что мы будем с ней делать?

— Варить варенье. А больше никаких историй про сокровища выне знаете?

— Не знаю. И это тоже не история. Это просто детскиевыдумки.

— А тетя Александра никогда не вспоминала про клад?

— Нет, не вспоминала. Все-таки почему мы это обсуждаем?

Он чуть было не сказал — потому, что ваша мать была убита, иеще потому, что его сегодня ночью кто-то стукнул доской по голове, но не стал.Говорить об этом было еще рано, хотя иногда Кирилл Костромин предпочитал идтива-банк.

— Куда корзину отнести, Нина Павловна? На кухню?

— На террасу. И пусть Муся смородину пересыплет на поднос,чтобы просохла. Как этот дождь пошел некстати!

Кирилл поставил корзину в центр круглого стола на террасе и,разыскав Мусю, передал ей распоряжение Нины Павловны.

Потом некоторое время караулил Соню, слоняясь возле кухни.Он слышал голоса — ее и тети Александры. Тетя Александра, как водится, былачем-то недовольна и говорила, что Соня хочет ее смерти, а Соня отвечала тихо ибезразлично, Кирилл не мог разобрать, что именно.

Наконец послышались шаги, и дверь стала открываться, иКирилл быстро свернул в кухню. Через несколько секунд туда вошла Соня сподносом в руках.

— Добрый день, — поздоровалась она, не глядя на Кирилла, —вы уже встали?

Пожалуй, это был намек на иронию, и Кирилл ответил как можнолюбезнее:

— Встал. С большим трудом.

Соня тускло улыбнулась пакету с молоком.

— Сами виноваты. Никто не заставлял вас напиваться.

— Мое моральное падение беспокоит всю семью, — пробормоталКирилл. Соня в первый раз посмотрела на него.

— Не столько ваше падение, сколько Настя. Вы ведь ее… за нейухаживаете. И пьете. Это плохо.

«Ухаживаете». Так могла сказать только Соня. Кирилл быстрозакрыл дверь в кухню. Соня посмотрела на него с удивлением.

— Соня, — сказал он решительно, — мне нужно, чтобы выпоехали со мной в Питер.

— Зачем? — На лице у нее было такое изумление, что Кирилл намгновение усомнился в успехе своего плана. В конце концов он совсем ничего оней не знал, но ему нужно было подтвердить подозрения. Подтвердить илиопровергнуть.

— Эта история с вашим ожерельем…

— Нет никакой истории, — сказала она, и лицо у нее сталохолодным и отчужденным. — Забудьте об ожерелье. Я не желаю, чтобы вывмешивались.

Она налила молока в маленькую кастрюльку и поставила ее наплиту.

— Соня, я не собираюсь ни во что вмешиваться. Я только хочу,чтобы вы вместе со мной и с Настей поехали к ювелиру.

— Я не поеду.

Это было сказано так, что он понял — она не поедет. Силыволи ей было не занимать.

Кирилл хотел спросить — это вы убили вашу бабушку? Или тотчеловек, что прячется в соседнем доме?

— Если вы не поедете по своей воле, — сказал он холодно, —мне придется вас связать и отвезти силой. Вряд ли кто-то из ваших родственниковсможет мне помешать.

Молоко поднялось, перевалило через край, залило огонь.Кирилл схватил кастрюльку, обжигая пальцы, и переставил ее в раковину.

— Видите, что вы наделали, — проговорила Соня. На глаза унее навернулись слезы. Тяжелая капля капнула на плиту и зашипела, превращаясь впар.

— Отойдите, — велел Кирилл и, взяв ее за руку, усадил настул.

— Нужно вытереть плиту.

— Я вытру.

— Что я теперь подам маме? Молока больше нет.

— Налейте ей минеральной воды. Это тоже очень полезно.