кто прибыли с нами. Чтобы быть, как все. Мужчины ловят в дальних туннелях ещё более одичавших психов. А женщины рожают детей в антисанитарных условиях.

– Как хорошо, что мне удалось от них отбиться! – в который раз сказала Лилит.

– Ты молодец, Лил Ты смелая! А я, оказавшись среди дикарей, так перепугалась, что со страху тупо ревела и сквоь слёзы рассказывала всем подряд про разные способы самоубийства. Меня поэтому в жёны никто не взял, чему я очень рада. Сказали: тощая, слабая, ни работы от меня, ни детей здоровых, одно нытьё.

– Тебе повезло, – заметила Лилит.

– Это точно! – воскликнула Лин. – Сначала я думала, что меня в жертву принесут. И вроде, хорошо: не нужно даже самоубиваться, чтоб помереть. Но когда я раньше себе по венам чиркала, я не думала, что реальная смерть – это так страшно. Это была всего лишь игра в смерть. Чтоб почувствовать себя живой и приглушить душевную боль. Когда смерть реальна – это совсем по-другому…

– Знаю, – сказала Лилит. – На себе это испытала, когда перестала есть и пить. А жива осталась не по своей воле. Вытащили эти гады.

– Тебе, видать, тоже пришлось несладко, – ответила Линн. – Понятно, жить в таких условиях не имеет смысла. А умирать по-настоящему очень-очень страшно. Когда меня хотели принести в жертву, какой-то дикарский дед завопил (насколько его можно было понять), что во мне злые духи, мяса нет, а сама я – отрава жизни. И вытолкали меня из их пещеры. Забилась я в какую-то щель и даже плакать не могла, до того было плохо. Я видела, как Мэг бежала мимо, и с ней отбивались от дикарей Ким, Тамму и остальные. Мэг храбрая, не то, что я. Меня парализовало от страха. Хотела бежать с ними, но вошла в ступор, даже шевельнуться не могла. Сколько я так сидела – не знаю, время будто не существовало. Без таблеток паническая атака зашкаливала. Я задыхалась, а потом уснула, или потеряла сознание.

– А что дальше? – спросила Лилит.

– Когда я пришла в себя, освещение погасло: ночь была. Только вдалеке виднелся слабый отсвет. Я побрела туда, не знаю, зачем. Спотыкалась в темноте обо что-то, коленки разцарапала. Оказалось, свет этот от огня на алтаре, где меня чуть не принесли в жертву. Никого не было. Наверно, спали все. Стало дико страшно, вернулась паническая атака. Я побежала с рёвом неведомо, куда, в полном ужасе. И наткнулась на Катю. Она сидела возле какой-то вонючей норы и плакала. Тихонько так, жалобно, как щеночек маленький плачет. Возле неё огонёк тлел в осколке черепа. Катю все хотели в жёны – она здоровая, сильная, не ноет. Не то, что я. Но, когда она вот так сидела и плакала, мне стало до того её жалко, что прошла паническая атака. Я Катю утешала, а она всё плакала. Тогда я предложила ей вместе убежать отсюда. Прямо сейчас. Даже, если мы пропадём, это лучше, чем остаться здесь. Тогда Катя перестала плакать, обняла меня, сказала, что и сама хотела бежать, но одной очень страшно. А вместе, может, и не будет так страшно. Она быстренько достала из норы два пищевых брикета нам в дорогу и воды в какой-то фляге. Мы взяли горящий в осколке черепа брусок и тут же побежали пока все спят.

– Молодцы, правильно сделали! – похвалила Лилит. – А дальше?

– Поначалу старались бежать быстро, чтоб уйти как можно дальше. А мы тогда ещё непривычны были к здешней гравитации. Бежали, как могли, пока из сил не выбились. В никуда бежали,. Хорошо, хоть, на психов не наткнулись. Зато наткнулись на такое! До конца жизни не забуду! Представь: большая пещера и полно покойников! В лабиринте воздух сухой, наверно, поэтому они были высохшие, как мумии. Были и вовсе скелеты! Я чуть не уписалась. Одно дело в ужастиках такое смотреть, а совсем другое – в реальности! Но Катя сказала, что это, наверно, здешнее кладбище. Ведь земли нет, чтоб похоронить, и дров, чтоб кремировать. Над скелетами, что лежали вдалеке, у самой стены, были надписи на разных языках. Увидев надписи, Катя пошла посмотреть, она ж филолог, в ней ещё остался профессиональный интерес. И я следом. Над одним из скелетов был нацарапан крест и надпись по-русски. Катя перевела её: "Здесь покоится грешная монахиня монастыря "Успения Богоматери" раба Божия Аксинья, в миру Екатерина Казанцева, взятая бесами в ад, и руки на себя наложившая, не желая вступать в греховный союз с бесом. Прости её, Боже". Бедная Екатерина долго плакала, когда прочитала это. А я думала: "Неужели, тот, кто нацарапал эти слова, всё ещё продолжал во что-то верить? Как??!"

– А дальше что было? – спросила Лилит.

– А дальше мы опять побежали. Сколько бежали, куда – не знаю. Брикеты съели, воду выпили. Потом освещения не стало, брусок догорел, мы чуть не свалились в какую-то шахту. Побрели наощупь. А потом и сил не стало совсем, голова кружилась, идти в темноте стало невозможно. Мы сели и говорили друг с другом. Говорили, что лучше умереть от голода и жажды чем жить среди людоедов. Потом я, наверно, отключилась. Вдруг стало легко и светло. Я прыгнула сквозь потолок и полетела над странной долиной, усеянной кратерами. Было чёрное небо с яркими-яркими звёздами, и так хорошо – не передать! А потом я открыла глаза, и увидела, что меня несёт кто-то незнакомый, и опять кругом проклятый туннель. Испугалась, что попала обратно к дикарям. Хотела заорать, но зашла в ступор и отключилась. Потом я, конечно, узнала, что это был Ким. Он что-то искал и наткнулся на нас. Меня он сразу понёс в убежище, передал Мэг и отправил Антонио и Билли за Екатериной. Так мы с Катей и оказались в нашей семейке. Теперь мы с ней сёстры: ведь мы вместе умирали и вместе, можно сказать, родились во второй раз.

Закончив рассказ, Линн надолго замолчала. Тихонько журчала вода в трубе, ведущей к резервуару, потрескивал, догорая, углеродный брусок. Несколько плазмоидов парили над головой Линн. Она взяла новый брусок, подожгла его от старого и сказала:

– Знаешь, чего я боюсь больше всего! Не дикарей, нет, а того, что вдруг каким-то чудом нам удастся отсюда выбраться. И всё будет, как было раньше. Все разъедутся по своим странам, займутся своими делами. Сначала будут часто переписываться, перезваниваться. Потом всё реже и реже, а потом будут только поздравлять друг друга по праздникам. И я опять останусь одна. Опять буду целыми днями лежать в кровати, глотать