Служанка поставила перед ними на подносе чаши с напитками,от вида которых у Ис защемило сердце. Такие же точно были и у ее народа.

– Это был Рус, – сказала она со вздохом. –С ним был его брат Лех, такой же огромный и могучий. Они два дняотбивались от погони, водили ее по кругу, пока не встретили своего третьегобрата, Чеха, самого старшего и самого мудрого. С той поры я жена Руса.

Он вскинул вопросительно брови:

– Но я слышал, что князь акумов Рус… Что сталось с егостаршими братьями?

– Почему ты думаешь, что они погибли? – ответила Ис. –Нет, в двух неделях пути раньше была развилка. Три удобные дороги расходились,и они решили, что сами боги подсказывают разделение на три племени. Русу выпалоидти этой дорогой.

Соломон ухватился за голову:

– Яхве! Почему ты так жесток?

– Жесток ли? – спросила она. – Все равно пришел быодин из братьев. Разве Лех не воевал бы эти земли? Или Чех?

Соломон со вздохом уронил руки на стол:

– Прости, я не прав. У Руса есть ты.

– Вряд ли это поможет, – сказала она печально. –Я знаю историю нашего народа. Когда мы, наши предки, пришли в землюХанаанскую, разве не застали те земли занятыми? Разве мы не жгли дома, неубивали всех от мала до велика, не засыпали колодцы, не рубили виноградники,сады, не убивали всех, даже скот?.. Когда решалось: жить нам или им, то развемы знали жалость?

Соломон молчал. Большие мудрые глаза были полны печали.Проговорил совсем тихо:

– Приходят народы и уходят. По Симу все его потомствозовется семитами, по его сыну Ханаану назвался великий народ ханаанский, откоторого ничего не осталось, от трех сыновей Ханаана: Элама, Ассура и Арамапошли великие народы – эламиты, ассирийцы, арамейцы. Но и от них ничего неосталось, кроме грозных имен и памяти. Неужто такая судьба постигнет и народизраильский?

– Что-нибудь известно о других?

Соломон развел руками:

– Когда прибыли в эти земли, наше племя звалось ещепермошква. Земля оказалась достаточно дикой, чтобы многие захотели остатьсяжить здесь и строить государство Израиль. Да и не было сил идти дальше. Носамые сильные требовали идти дальше к северу. Наконец разделились, инепримиримые ушли дальше на север. Известно, что они в память о нашем родствестали называться пермью, а мы – мошквой.

Ис спросила жадно:

– Что-нибудь о них слышно?

Соломон покачал головой:

– С той поры не слышали. Они ушли в куда более дикийкрай. Если не погибли… Я не думаю, что к ним тоже никто не доберется.Народы не сидят на месте! Но все же это будет намного позже, чем к нам.

Он вздохнул, вернувшись в реальный мир. Его дряблая ладоньласково погладила ее по руке. Ис захотелось прижаться щекой к его шершавойладони. Вошла служанка, улыбнулась робко, расставила на столе блюда с едой, вширокой вазе красиво стояли тонко нарезанные ломтики белого хлеба.

Соломон, когда ел хлеб, всмотрелся в надкусанный ломоть,торопливо взял нож, срезал краешек, бросил в корзинку. Перехватив удивленныйвзгляд Ис, слабо улыбнулся:

– Зубы уже не те. Десны кровоточат.

Она задумчиво посмотрела на корзинку:

– Да, я знаю, что наш закон запрещает употреблять мясо скровью. И вообще все с кровью… Но у нас постепенно этот закон началинарушать. Еще при моем деде. А при мне мужчины уже постоянно елинедожаренное мясо, да чтобы еще с кровью убитого животного…

Он смотрел на нее с жалостью, почти с ужасом:

– Тогда понятно, почему Яхве так рассердился. Вы нарушилиодин из четырех основных законов нашего народа!.. Я не думаю, что варварыболее кровожадны.

Она слабо усмехнулась:

– Да? У скифов есть обычай пожирать сырую печень толькочто убитого врага. Или его мозг.

Соломон передернулся от отвращения:

– Чудовищно! Надеюсь, дочь моя, ты себе такое не позволяла?

Она засмеялась:

– Это обычай воинов! И только на поле брани. Противникеще не умер, когда ему вспарывают грудь, выдирают сердце и печень, жадно едят,обливаясь еще горячей кровью. Когда это делает и противник, когда это освященоих богами, ритуалами, когда есть объяснение, почему так надо, то, ребе, даже яперестала смотреть с отвращением.

Он сказал горестно:

– Да, человек ко всему привыкает. В этом его падение… иего взлеты. Но как тебе, дочь, с этими варварами?

Она слабо улыбнулась:

– Я понимаю, как это звучит ужасно… но мне у них даженравится.

– Так ли? – спросил он печально. – Не думаешь ли,что бегство к своему народу тебя бы спасло…

Сказал и осекся. Сам понял, что, если она так сделает, онпринять ее не сможет. Ярость варваров не будет знать границ. Их оскорбленноесамолюбие заставит бросить все силы, чтобы отомстить. Даже если им вернутьубежавшую Исфирь, как предлагала часть троянцев вернуть эллинам Елену, чтобыпрекратить Троянскую войну, то все равно это Новый Иерусалим не спасет. Варварыв ярости сами изойдут кровью, но будут стремиться стереть с лица землиобидчиков. И сотрут.

Глаза Исфири были сочувствующими. Она все понимала. Ласковокоснулась его руки тонкими пальцами со множеством золотых колец:

– Ты не понял. Я здесь не страдаю.

– Так ли?

– Более того, я счастлива.

Его брови взлетели в удивлении.

– Ты не обманываешь себя?

– Нет, ребе. Я в самом деле нашла кров и защиту.А что варварство… Разве не нам велел Яхве нести свет в народы?

В его глазах было сомнение. Что может сделать жертва,которую спас от костра варвар и швырнул в шатер к своим женам?

Она как будто прочла его мысли. Или он, забывшись, сказалвслух. Повела плечами:

– Где ты видишь жен? У него одна жена. Это я.

– А… прости… ты меня ошеломила… А другие?

Исфирь призналась:

– Конечно, так сразу нравы не меняются. Разве не было унаших патриархов по нескольку жен? У мудрого Соломона, к примеру, несколькосот… Не знаю, как сейчас у вас… Его жены… если и были, то не последовали заним. Или он оставил их сам, не желая подвергать опасностям. Из всех женщин онзнает только меня! И только со мной обсуждает, как поступать с племенем,советуется, что делать завтра, как поступить с тем или другим нарушившим законыили обычаи…

Из внутренней комнатки прибежала, звонко стуча сандалиями,крохотная девчушка. У нее были длинные черные волосы, перевитые на лбушелковой лентой, нарядное платьице. Она остановилась посреди комнаты, вудивлении широко распахнула глаза: