пригладил косицу и пошел по темной улице. – Про челядинца завтра обскажешь. Ростих, ты просил за брата своего, так пусть торгует без побора. Сроку ему до первого снега. Потом поглядим.

– Благо тебе, княже, – ближник семенил рядом, в глаза заглядывал преданно. – Расторгуется так и аукнется по добру.

– Поутру пошли за отцом моим и Гостомыслом. Передай, ждать их стану до высокого солнца.

– Все передам, – кланялся тощий.

– А ввечеру ляжешь в моей ложне, натянешь шкуру на голову. Мною прикинешься. Кто б не влез, мычи в ответ, мол, спишь и не желаешь, чтоб тревожили, – Нежата шел торопливо, улыбался.

– Твоя воля, княже.

Так и дошли до княжьих хором, распрощались на широком крыльце. Нежата ступил в темень ложницы, крикнул челядинку, чтоб разожгла светец, а потом открыл резной короб, вынул бусы в пять рядов из самоцветных каменьев.

– Пташка, ведь простишь меня. Днем раньше, днем позже, но моей будешь, – шептал, что дурной, любовался подарком, что загодя сторговал для Влады. – Не схоронишься от меня, не убежишь. Любовью своей привяжу накрепко, мои ласки принимать будешь, отвечать станешь жарко. Вдвоем одолеем Чермного. Куда ему супротив князя и волхвы.

Уселся на лавку широкую привалился спиной к стенке теплой, да и уснул. Все сон ловил о Владе, да не споймал. Ярился, догонял, а не сдюжил.

Поутру разбудил князя набат тревожный!

– Княже! – Ростиха внесло в ложницу. – Мор! За ночь три десятка померли! Средь них и детки малые, и бабы на сносях! Все в ратной слободе! В посадах все целы!

– Голос утишь, – Нежата поднялся провел ладонью по долгой косице. – За Божетехом пошли, и Владу сюда веди. В торговой сторонке знахарь пришлый, так его тоже тащи на подворье. У колодезя поставить ратных, кто на ногах. Воды никому не брать, пока волхв не скажет95! Мне подай рубаху простую и корзно поплоше. Вече собирай!

Едва Нежата ступил на крыльцо, новая напасть случилась! На подворье внесло конного: без рубахи, в разодранных портах:

– Варяги! – хрипел мужик. – Свенельд Зубастый ладьи ведет! Из протоки вывалились! С ним Харальд Деревяшка! На носах чудища96! Княже, дружину ставь!

– Щит белый97? – Нежата сжал кулаки, ответа ждал.

– Нет щита, княже. Никого на носу, – хриплый покачал головой и поник в седле.

Нежата молчал, раздумывая, а меж тем подворье его ожило, заполнилось: вои, кони, родичи напуганные. На крыльцо выскочила Мирослава и завопила:

– Велес Могучий, сбереги! Порежут! Выжгут!!

Ей вторили сродники: кто кричал, кто клал требы Навьему богу. Бабы зарыдали, детишки запищали! Зазвонил колокол, и гул его будто разбудил князя:

– Тих-а-а-а-а! – гаркнул. – Ступайте, собирайте дружину! Все, кто жив и меч может держать – ко мне! Баб-лучниц зовите! – а потом увидал Ростиха: – В ремесленную сторонку, живо! В протоку беги, ладейщиков собирай. Костры палить везде! Стрелы при себе!

Глава 29

– Владушка, ступай домой, ведь с ног валишься, – рыжая всхлипывала. – Который день в слободке. Кому ж легче станет, коли ты выгоришь и в Навь отойдешь?

– Беляна, ты иди. Сама бледная до синевы, – Влада махала рукой на рыжуху, сидя на полу у лавки болезной бабы. – Как же уйти? Ведь на сносях она, помрет, так и дитё сгинет. Ты позови ко мне Исаака. Беляна, стрел берегись!

– Чтоб им потонуть всем, чтоб наново родиться и в огне сгореть заживо! – вопила Беляна, корила варягов. – Где Глеб?!

– Поторапливайся, милая, – Влада водила руками над лежащей бабой. – Погляди на подворье у Зурков, не вернулась ли наново напасть? Вторым днем видала я, как Буёк-подлеток пятнами пошел. Если вернулась, меня кликни.

– Тьфу! – злилась рыжая, ногой топала. – Помрешь, так меня не виновать! – с теми словами выскочила из ложни и побежала на улицу, откуда уж второй день доносились крики, стоны и свист стрел, какими щедро сыпали варяги.

Новоград полыхал: в торговой сторонке зарево стояло с ночи. Ремесленной досталось меньше, но и там не без потерь. Влада ходила туда поутру, тянула с Калинова моста всех, кого могла. Люди бросались к ней, на коленях просили о милости и помощи. Ведунья не отказывала, себя сливала целиком, высушивала силы, но и полнилась: народ требы клал щедро и Ладе Пресветлой, и Ягине Премудрой за явь сбереженную и живь ближних и любых.

Дружина Новоградская стояла крепко, сдерживала ворога, как могла. Влада видела Нежату, что вел за собой остатки своего войска и молила о нем и Ладу, и Ягиню, и Перуна Златоусого. Знала, что себя не щадит, стоит насмерть, обороняя народец и град. Промеж того и о Глебе сокрушалась. Звала его, шептала ежечасно:

– Где ж ты, воевода? Вернись, оборони, помоги!

Чуяла, что не слышит ее Чермный, но звала, шептала и уповала на скорое возвращение. Верила ему, как самой себе, а то и больше. Да и в него верила, знала твёрдо – явись Чермный в Новоград сей миг, варяги и сами сбегут, побросав мертвых, позабыв живых, тех, кто в ярости Перуновой98 бросился первым в ворота града и крошил дружинников, располовинивал тулова от шеи до пояса, поливал кровушкой широкие улицы богатого городища.

– Тут я, красавица, – в ложню ступил Исаак: голова обмотана тряпицей, сам в саже, рубаха разодрана.

– Спаси бо, – Влада поманила черноокого к себе. – Вызнай, быть ли смерти?

– Нет, оздоровеет, – Исаак стянул тряпицу, вдохнул поглубже. – О ней не тревожься. Там на улице баба сидит… – замялся. – Сходи, глянь.

Влада вмиг на ноги поднялась и пошла вон из дома. На подворье скверно – заборец невысокий выгорел едва не целиком, кое-где завалился. А на улице и того хуже! У соседнего домка дитё лежало мертвое. Сердобольные накинули на маленькое тулово холстинку, а ножка с белой пяточкой выглядывала из-под покрова.

Ведунья запретила себе слезы и крик горестный, пошла за Исааком, что уж опередил ее шагов на десяток. По сторонам не смотрела – боялась не сдержать рыданий – шла торопко, поспешала.

За проулком увидала на земле мертвяка, рядом с ним бабу, а опричь нее детей – мал мала меньше. Та рыдала, обнимала бездыханное тело, причитала горестно:

– Куда ж