Здесь, вОтстойнике, горы были круче и выше, чем в окрестностях Ракушки.

Ряха решил, что взаросший непролазными зарослями распадок нам уходить не стоит, надо идтилобастым склоном, внизу более крутым, чем ущелье распадка, но зато открытым ине таким лесистым.

Очень скоро мневсё это надоело ужасно: сил хватало лишь на то, чтобы проползти десяток шагов,хватаясь за подворачивающиеся кусты и деревца руками, где нормально, где чутьли не на четвереньках, чувствуя под коленками колючие веточки шиповника ипрошлогодние сосновые шишки, которые как ощетинившиеся ёжики цеплялись своимирастопыренными чешуйками за клочки сухой травы.

Потом приходилосьостанавливаться и отдыхать, тяжело глотая воздух. И пить хотелось страшно. Ещебы, пот от такого подъема струился по спине водопадом, только что в сапогах нехлюпал.

— Ничего, —хрипел рядом Ряха. — Выше поднимемся, легче станет.

Я кивала, чтобыпоказать, что слышу, и с тоской думала, что уже выдохлась вся, а прошли мывсего-ничего.

Потом мы вставалии снова лезли верх и вверх.

Я потеряла счётвремени, живя теперь только от привала до привала.

Но вдруг насталтакой миг, когда деревья кончились и мы увидели, наконец, как высоко поднялись.

Отсюда были видныи каменные поля во всей красе, и вьющаяся Гадючка чуть дальше. И море,расстилающееся на горизонте и сияющее мягким бирюзовым светом. Казалось, —шагни в пустоту со склона, так и полетишь над Отстойником, легко-легко, какпёрышко, подгоняемое ветром.

Отдышавшись, мыснова повернулись носом к горе и продолжили подъем.

Постепенно началивыпирать из крутолобого склона скалы.

Мы обходили их тосправа, то слева, стараясь держаться гребня отрога, не скатываясь на его борта.

Хоть Ряха иговорил, что выше будет легче, а всё равно было очень трудно. Но здесьчувствовалось, что мы поднимаемся, понемногу, но всё-таки ползём к вершинегоры.

Солнце тоже нестояло на месте, переместилось уже за полдень.

Теперь зелени былокуда меньше, чем камней.

На серо-сизыхкамнях цвели очаровательные цветы: белые, жёлтые, синие. Такие же яркие, какгорное небо и полуденное солнце. Названий их я не знала.

Не удержалась,потянула к себе пышный кустик белых головок с жёлтыми сердцевинками. Оказалось,что головки были частью бурой сети не то корней, не то ползучих стеблей,покрывающей камень. Обычных стеблей у них не было.

Только цветыотделились от камня, они сморщились и завяли, превратившись в бесформенныекомочки. И пахли они неприятно…

Я вздохнула иположила их обратно.

Это внизу, вдолине, было лето, — в горах бушевала весна.

Цвели розовым ибелым рододендроны, их тягучий запах подхватывал ветер и разносил повсюду.Солнце нагревало стволы сосенок и заросли можжевельника и в воздухе терпкопахло смолой.

В чём-то Ряхаоказался прав: стало чуть-чуть легче идти, потому что теперь впереди был непросто однообразный, поросший деревьями склон, а нагромождения скал самойпричудливой формы и было интересно добраться до какой-нибудь скалы, а потом доследующей, а потом ещё выше.

Здесь было положе,чем в начале подъема, а вот распадки по бокам, в которые мудрый Ряха не пошёл,теперь круто устремлялись вверх, выходя на гребень. Значительно круче, чем тотсклон, который мы преодолели.

Незаметно для себяя как-то втянулась. А может быть, притерпелась.

В животе у меняурчало. И, видимо, не у меня одной.

— На ручейнадо выходить, — сказал Ряха. — Чай варить.

Он прикинул что-тои сменил направление: теперь мы шли не вверх, а наискосок по склону.

Здесь былисплошные осыпи, каменные потоки, уходящие вниз. Идти надо было осторожно, осыпибыли «живые»: из-под ног вылетали камни и приводили в движение поток.

И камни тут былисовсем другие, слоистые, хрупкие, режущие сапог острыми краями. Они вылеталииз-под подошвы как намыленные.

— Ты пойдёшьпозади и выше, — объяснил Ряха. — Не обгоняй, зашибешь меня насмерть.

И попёр, толькокамни вниз полетели.

Я чуть подождала ипонеслась за ним.

Хорошо, хвостпомогал держать равновесие на этом наклонном зыбком ковре, так и норовящемпоехать вниз вместе с тобой.

Как Ряха безхвоста умудрялся так хорошо идти, — не знаю. Но после меня осыпь гудела,как растревоженный улей, камни сыпались дождём, а он шёл чисто, сорвав небольше десятка камней.

Родник прятался вскладках горы.

Ряха оторвался отменя и исчез за скалами, — и сразу стало страшно и одиноко. И ветерзасвистел сильно, и склон показался круче, и вообще…

Я сразу стала чащеоступаться, чудом удерживаясь на ногах. Появился страх перед коварными камнями.

Но тут из-за скалпоказался дымок, светлый, жемчужный, почти прозрачный. И сразу всё поменялось,ну просто волшебно. Я снова была не одна и, забыв страхи, понеслась туда, гдеждали вода и огонь.

Попади мы в этоместо выше или ниже — никакой воды бы нам не обломилось. Только здесь родниквыходил на склон, а потом снова прятался в камнях.

Ряха нашел удобноеместо около крохотного водопадика, наломал чахлых, исхлёстанных ветром берёзок,развёл маленький костёр меж двух камней, поставил зазнобин чайник и теперьподдерживал огонь, подкладывая под дно чайника веточки по мере надобности.

— Как твоиноги? — спросила я, спускаясь к нему.

— Да таксебе, — скривился Ряха. — Тут же всё боком идти приходится, похоже,опять мозоли будут, но в других местах.

— Мы хорошоподнимаемся?

— Нормально.Нам бы до ночи на гребень выйти, чтобы в темноте на камнях зубами не стучать.

— А если мывыйдем на гребень, тогда что? — удивилась я.

— С тойстороны кусты должны быть, — объяснил Ряха.

Пожевав сухарики,в которые превратились постряпушки Ряхиной зазнобы и, запив их чаем, мыдвинулись дальше.

У самого гребняпришлось помаяться, — скалы встали дыбом на пути, как крепостные стены, иотсекли путь наверх. Еле нашли щель, по которой проползли между ними, гдезмейкой, где паучком, а где и вовсе ни с какой живностью не сообразнымспособом. Ну разве что с пиявкой.

Но выбрались,встали на узком гребне.

И я с тоскойувидела, что мы преодолели лишь первую ступеньку громадной лестницы.

Позади осталсяШестой Угол Чрева Мира.

А впереди были горы.И они были куда выше и круче той, на которую мы с таким трудом поднялись…