Бесстрастные горы,подставившие лица снегу, даже не заметили, что двум букашкам, ползущим по ним,пришёл конец.

Подойдя к Ряхе, яаккуратно поставила чайник, взяла кинжал и ряхиным кинжалом отрезала лямкимешка, чтобы снять его со спины лежащего. Освободив мешок, свернула его, какподушечку и, подложив её под голову, легла, прижавшись к Ряхиному боку.Ласковый снег засыпал нас, словно покрывал пушистым одеялом.

Чёрный и серыйцвета из мира ушли — остался сверкающий белый на горах и негромкий серенький нанебе, из которого сыпались и сыпались пухлые снежинки.

Слишком рано мыпошли в горы… Погода в это время ещё неустойчива.

Было не холодно,просто очень сонно. Кругом разливалось спокойствие. Снег падал на ресницы.

Я думала, оченьудачно сложилось, что все силы отнял этот переход по горам, и их не осталось нато, чтобы грустить по родителям, по друзьям, по Ракушке, по Огрызку…

Хлопья быливлажные, они оседали на ресницах, слипались друг с другом, тяжелели, и глазасами собой закрывались.

Пока они незакрылись совсем, я, глядя на белую пелену вокруг, вспомнила то самоепрекрасное в своей жизни, что поклялась как-то снова увидеть в свой последнийчас: как рвались из земли драконы… Как летали они в небе, легкие, мощные,яркие… Как пели над горами, как парили в лунном свете, как кружились вокругглавной башни Пряжки разноцветной каруселью. Как это было великолепно!

Дрогнули ресницы,стряхивая снег. То ли уже во сне, то ли в предшествующей сну яви я увиделаразноцветную драконью карусель над заснеженными горами и порадовалась, что этокрасиво.

Ярко светящиеся внегромкой снежной мгле драконы вспарывали низкие тучи резными ажурнымикрыльями, кружили и кружили надо мной, заставляя сердце трепыхаться, словнопойманная птичка в ладони.

И тут, как всегданекстати, в мою голову ворвался, вызывая дикую головную боль, разъярённый голосзолотого дракона:

— Ты чтотворишь?!

— Пошёлты! — объяснила я ему, опуская ресницы. — Я умираю. Отстань.

* * *

Очнулась я ипоняла, что снега кругом нет. Другие горы. По сравнению с теми, где нас засталснег — уже совершенно непроходимые, изначально, со времен их сотворения. И яодна.

— ГдеРяха?! — первое, что вырвалось у меня.

— В долине. Впорядке, — прозвучал в голове голос, который я так давно не слышала.

Ага.

Я распахнула веки— глубокое сине-фиолетовое небо сверху. Бездонное. Бескрайнее. Приподняла струдом голову — на соседней скале, как когда-то, давным-давно, в другой жизни,лежал золотой дракон и задумчиво смотрел на меня тёмными глазами.

Тугой клубок,состоящий из облегчения, досады, радости, гнева, восхищения и обиды, обиды,обиды, подкатил к горлу.

Радость ярешительно уничтожила: зачем? Плавиться сейчас от счастья, чтобы потом сновазагибаться от невыносимой боли в пустоте молчания?

— Ты зачемэто сделал? — проорала я яростно, приподнимаясь на локте. — Знатьтебя не хочу! И не надо было меня спасать!

— Это тысделала! — громыхнул в ответ дракон. — Что ты думаешь, мы все подоброй воле туда примчались? Притянула — себя и вини.

— А зачемсюда приволок? — возмутилась я.

— Я здесьживу, — блеснул тёмными глазами дракон.

— А мне всёравно, где ты живешь! Ты мне вообще не нужен! — отрезала я, садясь.

— Зачем тогдазвала так долго? — поинтересовался дракон, склоняя голову набок.

— Я тебя незвала!!! — и я верила в то, что говорила.

И, видно, стольковеры было в моих словах, что дракон растерялся.

— Но я жеслышал?…

От этого явзъярилась ещё больше. Значит, долбилась не в пустоту каждый вечер все этигоды?! Ненавижу!!!

— Да, яприпоминаю, звала один раз, — прошипела я. — Когда меня убить хотели.Ты не пришёл.

— Ты звала,когда узнала, что тебя убить хотят, — уточнил дракон. — Тебе тогданичего не грозило. Когда твоя жизнь по-настоящему приблизилась к краю, —мы все появились, как видишь. Не могли не появиться, даже если бы и хотели.

— Ах, какиетонкости! — прорычала я. — Если бы в Ракушке в меня попали, выэлегантно бы покружились над моим телом и разлетелись восвояси.

— В тебя непопали, — отрезал разозлившийся дракон.

— Какаядосада! — ядовито подхватила я.

Золотой драконраздражённо шевельнул крылом.

— И неподходи ко мне! — завопила я, вскакивая.

От резкоговскакивания боль сразу плеснула в виски.

Это была верхушкаскалистого отрога, — место, куда меня принёс дракон, — совсемнебольшая площадка, обрывавшаяся со всех сторон вниз отвесными скалами. Кругомдыбились такие же каменные копья, очень подходящие к диковатой красотедраконов, но совершенно несовместимые со слабостью людей.

Я повернулась кдракону спиной и стала смотреть вдаль, кусая губы.

Ледяной ветер,гуляющий здесь, заставил зябко съёжиться, обхватить плечи руками.

— Одна тызамёрзнешь, — услышала я. — Вы, люди, слишком хлипки.

— Не твояпечаль! — свирепо отрезала я, не оборачиваясь.

Было, и правда,очень холодно и невыносимо грустно. Ничего не хотелось, хотелось лежать узастывшего в беспамятстве Ряхи под боком и чувствовать, как на ресницыопускаются снежинки и подступает сон.

Вдруг япочувствовала теплый, пахнущий полынью ветер, который согрел мне спину и затылок.

Ничего не понимая,растерянно обернулась. Дракон сидел, где и сидел, и старательно дул на меня,выпуская не пламя, а тёплый воздух.

— Иди комне, — попросил он. — Мне легче огонь выдыхать, чем вот таксдерживаться.

Обиженно надувискусанные губы, я сделала ма-аленький шажок в его сторону…

* * *

…Я сидела, усталоприслонившись к блестяще-обсидиановому, бронированному, тёплому боку дракона,накрытая сверху его крылом, как золотым полупрозрачным пологом.

Водила пальцем почешуйкам брони.

Раньше он былнемного другим, более светлым. Теперь его тело отливало красным золотом,глубоко спрятанным в недрах пламенем. Он тоже стал старше.

Я бездумносмотрела на вздыбившиеся скалы вокруг, снежные искрящиеся пики, бездонные озерана дне провалов…

Солнце подмигивалото из-за одного, то из-за другого пика — только по этому было понятно, чтовремя шло и день должен был завершиться, как все дни на земле.

— Ты менясовсем забыл… — тихо шептала я дракону. — Совсем-совсем… Я тебе ненужна… Да и ты мне, в общем-то, тоже… Я живу и без тебя… И дальше буду жить…Нормально…