Конечно, хорошо, что в сорок у тебя появится то, что в умныхкнигах называется «жизненный опыт», и этим самым опытом можно и должновоспользоваться, чтобы не попасть впросак.

Конечно, в сорок все не так страшно, как в восемнадцать!

Все гораздо страшнее.

Олег смотрел на нее и улыбался, и она пребывала в полномсмятении чувств.

– Я безопасен, Тата, – сказал он наконец, почему-то назвавее домашним милым именем. Из всех мужчин на свете до сегодняшнего дня ее такназывал только муж. – Ей-богу!.. И в посещении антикварного магазина нет ничегопредосудительного, клянусь вам!

Тата немедленно почувствовала себя идиоткой.

– Да ничего я не боюсь, – пробормотала она. – Просто у менядел полно. Впрочем, если это не слишком долго…

– Совсем не долго!

И они пошли по тротуару, достаточно далеко друг от друга, новсе же как будто объединенные ее согласием.

– Я рад, что встретил вас.

Она посмотрела вопросительно.

– Возле крылечка, – пояснил он весело.

Ему нравилось ее смущать. В ней странно и притягательносочетались внешняя взрослость и беззащитная детскость, с ней хотелось играть вслова, в «гляделки», декламировать из романтических поэтов и рассказыватьистории о том, как охотятся на львов в пустыне.

Ему казалось, что она во все поверит.

– Какое у вас славное имя – Тата.

– Татой меня зовут только дома, и это никакое не славноеимя, а что-то вроде собачьей клички. У нас собаку зовут Ляля. Ее Ляля, а меняТата! Очень удобно приучать животное откликаться, всего два повторяющихсяслога. Это написано в любой книге по собаководству!

– Вас назвали в соответствии с книгой по собаководству?!

– Да нет, конечно, – сказала Тата с досадой. – Меня ивправду так зовут только дома, и я теряюсь, когда меня так называют…

– Посторонние?

Она кивнула.

– Откуда вы узнали, вот загадка!

– Это никакая не загадка. Вы однажды приехали вместе скакой-то дамой, очень красивой, кажется, вашей матушкой, и она все времяназвала вас Татой. А я услышал, вот и все. И мне не хочется, чтобы вы считалименя посторонним.

Тата открыла было рот, чтоб спросить, кем же тогда онадолжна его считать, уж не своим ли, но решила не спрашивать.

– А мама у меня в самом деле красивая, – быстро сказала она,чтобы что-нибудь сказать. Ей было неловко.

– Говорят, если хочешь узнать, как женщина будет выглядетьв… зрелом возрасте, достаточно посмотреть на ее мать. И все станет ясно.

– Олег, я и сама в достаточно зрелом возрасте! Мне в апрелестукнет сорок. Или это был такой комплимент?

– Комплимент, – покаялся он. У него были веселые карие глазас золотистыми точками.

Тата быстро посмотрела и отвернулась.

– А что? Вы не любите комплименты?

Она нехотя пожала плечами.

Как можно не любить комплименты или, напротив, их любить?Комплимент и есть комплимент – вроде сказано что-то приятное, и вроде этохорошо, и в то же время никто не обязан сказанному верить.

Хотя в умных книгах – «Наше счастье в наших руках!» «Какприручить мужчину», «Выиграй войну и обрети ЕГО!» – сказано, что комплиментамнеобходимо радоваться и в них надо верить.

Тата редко радовалась. И уж никогда не верила!..

Ну, вот она точно знает, что сегодня выглядит плохо, невыспалась, да еще чаю на ночь нахлесталась, потому что перед этим наеласьвинегрету с солеными огурцами и квашеной капустой, и вид у нее теперь, как укитайского подводника – глаза узенькие-узенькие, заплывшие-заплывшие, а щеки,наоборот, желтые-желтые и раздутые-раздутые, – и ботинки надела не те,во-первых, жмут, во-вторых, как-то на редкость неудачно пережимают ногу повышещиколотки, от чего нога похожа на бледную перетянутую толстую сардельку, анавстречу ей в коридоре попадается Павел Петрович и говорит: «Вы сегодняособенно прекрасно выглядите, Татьяна Алексеевна!».

По мнению авторов умных книг, Тата должна возрадоваться, посмотретьна себя глазами Павла Петровича и не найти в себе ни одного недостатка, ноона-то знает, что их тьма! И вряд ли Павел Петрович ослеп, оглох, потерялобоняние, осязание и разум, ибо только в таком состоянии можно все этинедостатки не заметить!

Нет, Тата не любила комплименты и не умела им радоваться!

И муж никогда ей не говорил, сколь она прекрасна.

Он был двадцать лет на ней женат, и двадцать лет егокомплименты выглядели следующим образом: она спрашивала, хорошо ли выглядит. Онотвечал: ты очень красивая женщина.

При этом он мог смотреть в окно, в телевизор, в журнал или вТюпину книжку, если Тюпа требовал, чтобы папа ему читал.

Зачем мне на тебя смотреть, я и так знаю, что ты красивая!..

В переводе на нормальный женский язык это означает – отстаньот меня.

И Тата отставала. Приучила себя отставать…

Под ногами было скользко и как-то не слишком надежно, а Татана каблуках, и теперь перед ней стоял практически неразрешимый вопрос – взятьОлега под руку или не брать.

Не взять – можно животом плюхнуться в жидкую, размолотуюногами кашу.

Взять – не будет ли это слишком фамильярно и не подумает лион чего!

Сорок лет – это прекрасный возраст женственности и осознаниясебя в этом мире. Тата решительно не могла понять, осознала она себя в своейженственности или пока еще нет.

По всей видимости, нет.

Тут – на мысли о женственности – она и поскользнулась, иОлег ее поддержал. Он поддержал ее совершенно естественно, и Тата сказала себе,что это нормально, не мог же он позволить ей плюхнуться! И руку свою на еелокте оставил тоже совершенно естественно, и Тата сказала себе, что этонормально, а вдруг она опять поскользнется!..

– Вы любите весну?

– А? Весну?

Она понятия не имела, любит весну или не любит. Как не имелапонятия, любит ли она человечество в целом. Весной она любит весну, зимой любитзиму. Любит, чтоб на Новый год был снег, морозец и чтоб в Боженке на участкебенгальские огни втыкали в сугроб, и чтобы за нос щипало. В октябре любит запахдыма, опавших листьев, подмороженных яблок, которые, если надкусить, оставляютво рту холодный винный вкус. Летом любит, чтоб было жарко и чтоб можно былоносить сандалии с открытыми пальцами – тогда виден красный лак на ногтях – идлинные льняные сарафаны, и чтоб теплый ветер непременно трепал подол! А весной…