Получилось слабо, даже губы не разбил, и Данилюк, заорав отоскорбления, взмахом руки снес Федора с ног так, что того унесло как ветромсухой лист, а когда упал шагах в пяти, то уже не двигался.

Данилюк снова отряхнул руки, на этот раз не так красиво,буркнул раздраженно:

– Интеллигентик...

Парни молчали, только Васек угодливо захохотал:

– Здорово ты его уделал!.. Как бог черепаху!

– Просто слабосильная тварь, – сказал Данилюк. Онкивнул на распростертое тело. – Когда очнется, скажите, чтобы не попадалсяна дороге. Я обид не забываю, могу и зашибить нечаянно.

Васек захохотал:

– Мы скажем, скажем! Правда, ребята?

Остальные молчали, многие отводили взоры. А Игнат, с которымДанилюк до армии дружил, поднялся и сказал негромко:

– Да, теперь и я вижу, что ты тварь, а не человек.

Парни раздвинулись, глядя на него снизу. Данилюк удивился:

– Ты что?

Игнат сбросил пиджак, вышел к нему:

– Тварь ты, говорю. А Федя – человек!

И ударил Данилюка в лицо. В последний миг широкая ладоньсержанта перехватила узкую кисть Игната, все слышали как хрустнули кости. Игнатпобледнел, закусил губу. Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза:Игнат с перекошенным от боли лицом, а Данилюк с торжествующей усмешкой.

Внезапно Игнат ударил ногой в голень. Другая рука метнуласьк глазам, и сержант отпихнул его, причем с такой силой, что Игнат упал наспину, едва не перевернулся через голову. Все молча наблюдали как он с усилиемподнялся, оберегая поврежденные пальцы, шагнул вперед и замахнулся левой рукой.

Данилюк привычно парировал, заученно сделал шаг в сторону инанес рубящий удар по согнутой спине. Игнат без звука рухнул лицом вниз.Несколько мгновений лежал недвижимо, потом попытался встать, но рукиподломились, он уткнулся лицом в землю снова.

– Вот так лучше, – проговорил Данилюксамодовольно. Он расправил широченную грудь. – Нас учили отбиваться одномуот дюжины! А таких... так и пять дюжин сомну одной левой.

Васек угодливо хохотнул, но почему-то оборвал смех, пугливопосмотрел по сторонам. Парни молчали, и что-то в этом молчании было нехорошее. Наконецс верхнего бревна поднялся Гена, медлительный, рано располневший парень.

– Пять дюжин у нас не наберется, – сказал онмедленно. – Да и не начали мы еще, как в Москве, дюжиной на одного.

Он пошел на Данилюка, толстый и неповоротливый, кулаки егобыли похожи на сдобные пироги. Данилюк вытаращил глаза, даже отступил на шаг,но опомнился, метнул вперед кулак. Гена ожидал удара, даже глаза зажмурил, нопальцы сержанта в последний миг разжались, ухватили за плечо, в воздухемелькнули ноги, и Гена ударился оземь с такой силой, что дыхание вылетело сжалким всхлипом.

– У нас умеют и так, – сообщил Данилюк.

Он развел плечи, напряг, чтобы мышцы обрисовались во всейкрасе, могучий и красивый, налитый здоровой тренированной мощью.

Парни беспокойно задвигались, но тишина была гробовая.Молчал и пугливо озирался Васек. Данилюк ощутил неладное:

– Да что с вами?

Почти за кругом света зашевелился и сел, обираясь спиной озабор, Федор. Лицо его было темное от крови, он ухватился за деревцо, с трудомподнялся. Парни смотрели в его сторону. Федор пошатнулся и пошел на Данилюка,нагнув голову и выставив кулаки.

– Да перестань, – сказал Данилюк, морщась. –Видно же, что я согну тебя одним пальцем!

Один из парней поднялся, Данилюк узнал того, который смомента его появления смотрел влюбленными глазами и все спрашивал, как попастьв подразделение краповых беретов. Теперь парнишка угрюмо сопел, на него несмотрел. Он выставил руку, перехватил Федора:

– Погоди. Ты не один.

Он заслонил собой, словно Данилюк должен был бросаться наних, но сержант лишь презрительно фыркал, улыбка окончательно стерлась с егокрасной рожи. Парень ударил быстро и ловко, кулак почти достал Данилюка вскулу, но затем в воздухе мелькнули руки-ноги, послышался удар о землю, и всеувидите распростертого парня, а Данилюк с самым невозмутимым видом отряхнулладони:

– Если здесь какое-то сумасшествие, то меня оно некоснется. У краповых беретов не та выучка.

Из сидевших в самом заднем ряду нехотя поднялся парнишка,крепенький, но совсем молодой, подросток еще, а не мужчина, даже не парень, аподпарубок. Глаза его угрюмо блистали, он сжал кулаки и пошел на Данилюка.

Данилюк отступил в великом удивлении:

– Да вы что все? Что за муха вас укусила?

– Мы люди, – сказал парнишка. Его трясло, то ли отстраха, то ли от ярости. – Мы люди... Люди!

– А я кто? – удивился Данилюк.

– Ты не человек, – ответил парнишка, – ты –американец!

В Израиль едут из России, тем более – из США, только чистыедуши, прекрасносердные идеалисты. Там жизнь их быстро обламывает, им проходитсятрудиться ручками. Даже в самом просвещенном государстве требуются ассенизаторыи слесари – арабов на все профессии не напасешься, – но все-таки этиприехавшие остаются чистыми, честными, готовыми в любой миг отдать жизнь засчастье Израиля, за победу над проклятыми арабами, за восстановление храмаСоломона, за мировое господство евреев над всем миром...

В то же время народец не такой чистый, не столь благородный,с удовольствием читает статьи об успехах Израиля, но сам туда не едет,прикрываясь идеей, что он своей стране может помогать и отсюда. Бывает,помогает. Израильтянам, конечно же, любая помощь к месту: с паршивой овцы хотьшерсти клок, им-то понятно, что на самом деле эти люди помогают лишь сами себе.

Иуда приехал, все это зная и понимая. Приехал, будучи нетолько хорошим специалистом, но и состоятельным бизнесменом, успев побывать иумелым программистом и книгоиздателем. Приехал, чтобы сменить свой роскошныйофис на пыльный окоп под палящим солнцем, а вкус красной икры на привкусгорячей пыли на зубах.

Здесь его имя было Иуда Бен-Йосеф, и здесь никто неморщился. Даже ненавидимые им арабы знают, что Иудами звали великихполководцев, мыслителей, среди Иуд были цари, лекари, а то, что одного измножества иудейских пророков выдал римским властям его ученик по имени Иуда,нисколько не позорило само имя ни в глазах иудеев, ни в глазах их противников.

Только в северных странах, где учение этого пророка нашлонеожиданную поддержку и развилось до мощной религии, имя его ученика Иуды сталонарицательным для предателя. А если встречали еврея с именем Иуда, то стыдливо,боясь его обидеть, добросердечные идиоты, называли Игудой, а то и вовсеИегудой.