– Не знаю, – честно ответил он.

– Потому что подобное трудно представить. Ты не отказывался от своего сына, не отдавал его на усыновление какой-то случайно медсестре в больнице, не имея возможности даже узнать о его судьбе, как и Лила.

– Мы были на другом жизненном этапе. Нам было за двадцать, мы зарабатывали приличные деньги, к тому же наша семья помогала нам. Но даже при всем этом нам было нелегко. Воспитание ребенка – полноценная работа, а дети обходятся дорого. Тебе приходится кардинально поменять всю свою жизнь, чтобы приспособиться к жизни одного крошечного малыша. В отличие от животных, наши дети беспомощны и полностью полагаются на своих родителей, которые заботятся обо всех их потребностях.

– Вот об этом я и говорю. Дейл и Мередит сделали все это для нее. Они вырастили ее, заботились о ней, когда та болела, и были рядом на каждом шагу. Я утратила право называть себя матерью… и, Броуди?

– Что?

Я собиралась признаться в своем самом страшном грехе. Как будто он священник, а я – грешница, сидящая в исповедальне и пытающаяся успокоить свою нечистую совесть.

– Пока я вела машину, то поняла, что не готова стать матерью. Ни тогда, ни сейчас. Мне кажется, та пожилая женщина была права. Бог и вправду знает лучше нас.

– Ты веришь в Бога? – В его голосе звучало удивление.

Не такого вопроса я ожидала после своего признания.

– Да. А ты нет?

– Нет.

– Ты хоть во что-нибудь веришь?

– Я верю во многое.

– Но не в Бога?

– Да. Но я верю в реинкарнацию.

– Может, мы вернулись в эту жизнь, чтобы найти друг друга. Может, мы знали друг друга в прошлой жизни.

– Меня бы это не удивило.

О, Броуди. Мое сердце, казалось, вот-вот разорвется. Порой он говорил самые приятные и невероятные слова.

– Так вот что ты делала сегодня… вот почему ты уехала одна?

Я кивнула.

– Я пыталась разобраться в паутине своих чувств, и когда сбила ту олениху, то потеряла самообладание. Как будто… – Я судорожно вздохнула, вспомнив ужас, охвативший меня, когда я обнаружила, что олениха мертва. Броуди подумает, что я сошла с ума из-за того, что собиралась сказать ему. Но я зашла слишком далеко, к тому же он ни разу не осудил меня, так что я закончу то, что начала. – Мне показалось это чем-то символичным в самом ужасном его представлении. Словно, сбив мать того олененка…

– Ты убила ту часть себя, которая была связана с Хейли.

Я откинулась на спинку кровати и уставилась на него.

– Как ты это понял?

Рассмеявшись, он провел рукой по волосам.

– Черт. Кажется, я слишком долго с тобой общаюсь. Потому что начинаю нести всякую чушь. Может, я действительно могу читать твои мысли.

– Это пугает.

– Меня нет. Ни капельки. Я люблю твои мысли и безумные идеи. Люблю то, что ты говоришь правду, даже если она неприятная. Я люблю все в тебе, Шайло.

И я любила его. Думаю, я с самого начала знала, что влюблюсь в него. Что он проникнет мне под кожу и в сердце. Что его голос и образ будут отдаваться в моей памяти независимо от того, как далеко я уеду или как долго мы будем в разлуке. Он всегда будет со мной.

Но я не произнесла этих слов, и он тоже. Теперь я была свободна, поскольку сделала то, что и намеревалась. Я смирилась с тем, что натворила в восемнадцать лет, и закрыла эту главу своей жизни. И если бы не Броуди, то я бы уже завтра вернулась обратно в Лос-Анджелес. Но у нас оставалось еще четыре дня вместе, и мне хотелось побыть с ним, а не терять драгоценное время.

– Еще четыре дня, – сказал он, читая мои мысли.

– Еще четыре дня, – повторила я. – Никаких сожалений.

– Ни капли. – Он искоса взглянул на меня. – Чем хочешь заняться в последующие четыре дня?

– Как насчет того, чтобы трахаться, как рок-звезды?

Он запрокинул голову и рассмеялся, а после мы занялись сексом, как рок-звезды. Каким-то образом нам удалось перевернуть кровать, и мы снова рассмеялись, переплетя наши обнаженные и скользкие от пота тела.

Наш секс отражал нежность, честность, правду, все те чувства, которые я испытывала к Броуди. Моя единственная настоящая любовь, которую я нашла случайно, но должна оставить в Техасе. И сейчас, как никогда прежде, мне необходимо уверить себя, что все, чем я пожертвовала, в конце концов того стоило.

Люди приходили и уходили, но музыка… она всегда оставалась со мной. Именно это я и напоминала себе постоянно.

Глава двадцать пятая

Шайло

На следующее утро солнце пыталось выглянуть из-за облаков, дул теплый ветерок, так что и не подумаешь, что прошлой ночью бушевала гроза. Прикрыв глаза солнечными очками, я сидела на заднем крыльце дома Броуди: все мое тело болело, а в голове пульсировало. Отсюда виднелись амбар и круглый загон, где Броуди возился с годовалым жеребенком. Но он находился достаточно далеко, чтобы слышать меня. Так что я прокрутила контакты на своем телефоне и нажала кнопку вызова. Абонент ответил после второго гудка.

– Привет, Гидеон. Это Шайло. Я очень надеюсь, что ты сможешь мне кое с чем помочь.

– Я сделаю все возможное, но тебе стоит знать… Броуди типичный деревенщина. С этим мало что можно поделать.

Я рассмеялась. Его техасский акцент был едва различим, судя по всему, он приложил немало усилий, чтобы избавиться от него.

– Так уж вышло, что мне нравятся деревенщины. В особенности один очаровательный.

– Мы точно сейчас говорим об одном и том же парне? Броуди Маккалистере?

Я улыбнулась.

– Единственном и неповторимом.

– Чем могу тебе помочь?

– Слышала, ты помог ему получить грант. – Об этом мне рассказала Лила, а не Броуди.

– Верно.

Я наблюдала, как Броуди занимается своим любимым делом. Пусть ему и не нравится этот термин, но, как по мне, «заклинатель лошадей» – единственный способ описать то, как он обращался с животными.

– Разве не было бы здорово, если бы он мог получить еще больше пожертвований?

Гидеон молчал с минуту.

– Если он узнает, то будет недоволен. И это еще мягко сказано.

– Знаю. Вот почему это должно остаться нашим маленьким секретом.

– Вещай, что у тебя на уме.

Мы разговаривали минут двадцать. Каким-то чудесным образом после звонка моя голова почти прошла, а на лице сияла улыбка.

Иногда мечты сбываются, Броуди. Я не могла дать ему все,