ситуации рейнские якобинцы, не верившие в успех революции внутри Германии, по предложению Форстера выступили за полное присоединение к Франции. Летом 1793 г. прусские войска перешли в наступление и взяли Майнц. Республика пала, ее руководители были захвачены в плен и казнены. Форстеру, незадолго до этого выехавшему в Париж для вручения Конвенту декрета о присоединении Майнцской коммуны к Франции, удалось спастись. В Майнце были восстановлены старые порядки. Однако в октябре французская армия вторично вступила в Майнц и присоединила область к Французской республике.

Военные неудачи, усиливавшееся брожение внутри страны и явное обострение отношений с Австрией, отстраненной от участия во втором разделе Польши (1793), привели к выходу Пруссии из антифранцузской коалиции. В Базеле 5 апреля 1795 г. она заключила сепаратный мир, признав право Франции на присоединение левобережья Рейна. Австрия с другими немецкими государствами продолжила войну. Но в 1796 г. французские войска заняли юго-запад Германии, а на следующий год в Кампо-Формио заключила мир и разбитая Австрия.

Германия и Наполеон

В 1798 г. в состав второй антифранцузской коалиции кроме Англии, России, Турции, Швеции и Неаполитанского королевства вошла Австрия. Территория Германии вновь стала ареной военных действий. Первоначальные успехи коалиции вскоре сменились неудачами после того, как к власти во Франции пришел Наполеон. Военные планы Наполеона состояли в том, чтобы стремительным походом в Италию вывести Австрию из состава коалиции. Россия к этому времени уже покинула ее в результате изменения политики Павлом I. В сражениях у Маренго 14 июня 1800 г. на севере Италии и у Гогенлиндена 2–3 декабря 1800 г. в Баварии австрийские войска потерпели поражение. В 1801 г. Австрия заключила с Францией мирный договор. По Люневильскому миру она теряла Бельгию и Люксембург и признавала все изменения в Европе, в том числе французскую аннексию левого берега Рейна. Договор предусматривал территориальные компенсации тем германским правителям, чьи земли были аннексированы. Возмещение территориальных потерь, по замыслу Наполеона, должно было осуществляться за счет мелких и мельчайших владений на правом берегу. Таким образом, мирный договор создавал правовую основу для будущих территориальных изменений в Священной Римской империи германской нации.

Высокий боевой дух и патриотизм французской армии, ее новая тактика за несколько лет привели к полной гегемонии Франции на европейском континенте, где возникли новые «дочерние» государства: Батавская, Гельветская, Цизальпинская, Лигурийская республики. С европейской карты после второго и третьего разделов в 1793 и 1795 гг. исчезла Польша. Война шла не только в Европе. Она охватила половину земного шара, от Индии до обеих Америк бушевала морская война за колонии и пути к ним. Впервые в истории речь шла о борьбе за мировое господство и полное уничтожение врага, и пока главные противники — Англия, Франция или Россия — не были окончательно повержены, войне не предвиделось конца.

Правда, Пруссия, геополитически зажатая между Францией и Россией, по сепаратному Базельскому миру 1795 г., вышла из коалиции и признала левобережье Рейна за Францией. Под защитой прусского оружия в Северной и Восточной Германии на десять лет воцарился мир. Но в остальной Европе война продолжалась и привела к значительным изменениям политической карты. Испания и Португалия вышли из войны совершенно истощенными, Австрия терпела одно поражение за другим, Англия оказывалась во все большей изоляции, а Россия при Павле I в 1801 г. даже заключила союз с Францией, которая шла от триумфа к триумфу. Она аннексировала Бельгию и Рейнскую область, превратила Нидерланды и Швейцарию в свои протектораты, раздробила Италию на дочерние республики. Наполеон далеко превзошел самые дерзкие мечты Людовика XIV.

Апогей классики и немецкая романтика

Когда взошло солнце XIX в., Фридрих Шиллер (1759–1805) и Иоганн Вольфганг Гёте (1749–1832) достигли вершины своего творческого величия. Гёте, вопреки его юным идеалам, был еще в начале своего творчества втянут в сферу великого духовного переворота эпохи Гердером, который выступил против французского классицизма, этого высшего идеала просветителей. Вскоре Гёте стал самым смелым и безбоязненным титаном-новатором. Но поездка в Италию положила конец его внутреннему брожению и указала ему на красоту античной Греции как на путеводную звезду художественного творчества. Более того, античный мир вполне отвечал его аполлоновой натуре. Почти одновременно пылкий гений Шиллера, усвоившего эстетические воззрения Канта (1724–1804) и глубоко изучавшего историю, проникается классическим совершенством античного мира. В 1796 г. случай дал им возможность поговорить друг с другом после одного из заседаний иенского общества естествоиспытателей. С этих пор, связанные тесной дружбой, оба гиганта начали борьбу, направленную против посредственности и плоскости просветительского движения. Заметим, что в 1796 г. они отнюдь еще не были признаны первыми и единственными в своем роде людьми и вовсе не обладали в глазах современников тем недосягаемым обаянием, которое все признали за ними позднее. Для обоих поэтов период 1787–1803 гг., от появления «Ифигении» Гёте до «Мессинской невесты» Шиллера, является периодом классицизма. Рядом с ними в качестве самого тонкого посредника между языкознанием и поэзией стоял выдающийся лингвист Карл Вильгельм фон Гумбольдт (1767–1835). На примере труда Гёте «Герман и Доротея» он развил свои эстетические воззрения, первоначально почерпнутые в области античного греческого мира. Гумбольдт находил идеал эстетической культуры в древнем греке.

Классицизм с поистине религиозным пылом воспринимал все, относящееся к греческому античному миру, это был почти религиозный культ. Ярким примером в этом отношении является несчастный швабский поэт Фридрих Гёльдерлин, страсть которого ко всему греческому дала такие чистые и пышные цветы: из-за душевной тоски по недосягаемой Элладе разбилась его лира с ее слишком тонкими струнами, и в конце концов он впал в безнадежное сумасшествие. В той или иной степени эллиномании, увлечением всем эллинским, были подвержены все классицисты. Даже наиболее трезвый из них, Гумбольдт, заявлял, что чувствует себя как настоящий грек, т. е. ни по христиански, ни по антихристиански. И Гёте не случайно именовался «старым язычником». Шиллер в «Ксениях» иронизировал над этой страстью своих современников, призывая их к разумной умеренности.

В отличие от романтики, классицизм не имел прямого политического значения. Его наиболее яркий представитель, Гёте, осознавал опасность, скрывающуюся в романтизме, и осуждал его склонность к экстатической реакции и к отвержению «предметности». Романтическому культу смерти Гёте противопоставлял свою «мысль жить». Его отталкивало то, что романтика играла политическими понятиями, не обременяя себя внутренним чувством ответственности. Романтика связывала неясный космополитизм с таким же неясным и совершенно невразумительным чувством национальной миссии, которая вначале определялась как некое духовное призвание немецкого народа, а в конце концов все свелось к утверждению, что только немцы спасут мир. Гёте находил, что такое сознание особой миссии немцев, исходящее из аполитичной картины мира,