Ему было до умопомрачения скучно «вить гнездышко», и онвсячески старался от этого занятия увильнуть или хотя бы отлынивать время отвремени, а супруга сердилась и говорила, что он никчемный муж и отец, и вообщеничего не может сделать для семьи. Когда гнездышко все же было свито –исключительно усилиями супруги! – Дмитрий Евгеньевич понял, что ему тамсовершенно нечего делать!..

История о голубе и голубице, которые вместе высиживаютптенцов, видимо, была решительно не для Дмитрия Евгеньевича. Он все норовилуехать в свою больницу, или на кафедру, или в институт, где сегодня должен бытьинтересный доклад.

Он приезжал, ужинал, вполуха слушал рассказ о том, каксегодня дочка «покушала» и что видела во сне, вставал из-за стола и шел к своимкнигам, монографиям, компьютеру и записям новых операций. Супруга сердилась икричала вслед:

– Ты бы хоть чашку за собой помыл! У нас слуг нету!..

А ему было наплевать на чашку! Ну, чистая, и отлично, а еслинемытая, так он ополоснет, когда ему захочется из нее попить.

И денег вечно не хватало.

Не хватало ни на что – ни на отпуск, ни на машину, ни надетский сад для ребенка. Долгов понимал, что его семье нелегко, так же, как ибольшинству других семей, но никогда не стремился как-то облегчить домочадцамжизнь. Он искренне считал, что раз все сыты, обуты и одеты – это уже большоедостижение и больше этим вопросом можно не заниматься.

Он писал свои статьи, думал об операциях, вскакивал срединочи и летел в больницу, чтобы проверить очередного сложного пациента, и его неслишком волновало то, что за все это он почти не получает денег!

А однажды к нему приехал его учитель, профессор Потемин. Онсильно сдал за те годы, что Долгов его не видел, немного сгорбился и поседел,но все еще оперировал, преподавал и называл Долгова исключительно поимени-отчеству.

Супруга, отозвав Долгова на кухню, строгим голосом сказала,что никакие заезжие профессора из провинции ей здесь даром не нужны. Пустьубирается прочь.

Долгов ничего не понял.

– Постой, но ведь он и тебя учил, – заговорил он, уверенный,что все это не всерьез. Не выставят же они пожилого человека среди ночи наулицу! Да и не чужого, а своего! – И ему ночевать негде.

– Ах, ну что за глупости! – сказала супруга с досадой. – Ончто, именно к тебе ехал? Ты его звал? Ждал?

– Нет, но…

– Дим, ты завтра уйдешь на работу, и я тоже уйду! Домаостанется мама! И что, она должна за ним ухаживать?!

– Да чего за ним ухаживать?!

– Подай, принеси, убери, завтраком накорми, еще небось онкурит!..

Долгов смотрел на свою супругу, красивую женщину и неплохоговрача, во все глаза. Ему показалось, что он видит ее впервые в жизни.

Впрочем, вранье. Ничего такого ему не показалось. Он давноуже все понял и только притворялся перед самим собой, выдумывал, словновыклянчивал у судьбы снисхождения – вот, мол, как оно все получилось, неслишком хорошо, конечно, но я не виноват! Кто-то другой виноват илиобстоятельства – может быть, тот самый расчет, который был сделан неверно!

– Ну что ты на меня уставился, Дима?! Тебе никакого дела нетдо того, что происходит в доме! Ты все время на своей работе, а мама тутвкалывает за троих! И готовит, и стирает, и убирает, и с девочкой сидит!

Почему-то супруга всегда называла их общую дочь не по имени,а «девочка». Должно быть, ей казалось, что это звучит шикарно!..

– Я тоже… работаю, – сказал Долгов, будто оправдываясь. – Нетолько мама, но и я!

– Ах, Дима, что толку от твоей работы! И давай, отправляйего куда-нибудь, нечего ему здесь делать! Да и негде у нас ночевать!..

Долгов вернулся в комнату, совершенно оглушенный. ПрофессорПотемин, ссутулившись, сидел за разгромленным столом и смотрел в окно. Окнобыло темным, и ничего в нем невозможно было рассмотреть.

Должно быть, он понял, о чем Долгов беседовал на кухне с супругой,потому что, заслышав шаги Дмитрия Евгеньевича, поднял глаза и сказал бодро:

– Ничего, Дмитрий Евгеньевич, ничего!.. Как-нибудьобойдется!

Долгов покраснел до ушей.

В соседней комнате теща сердитым голосом читала долговскойдочери какую-то сказку. Супруга на кухне гремела тарелками.

Долгов тогда почти насильно оставил Потемина у себя. Тот низа что не соглашался, порывался куда-то ехать, уверял, что еще один ученик ждетне дождется, когда он пожалует.

И во всем этом была такая тоска и такая несправедливость,что Долгов, лежа на полу в крохотной комнате, именовавшейся «большой», потомучто была еще и «маленькая», в которой ночевали бабушка с внучкой и супруга,некоторое время всерьез обижался на жизнь.

Утром ему нужно было в клинику, и он перестал обижаться.

Не было ничего на свете важнее его дела, и он так гордилсятем, что многое успел за годы, прошедшие после института и ординатуры, и чтовсе это он покажет своему учителю, и тот тоже погордится им немного!..

Супруга не разговаривала с ним целую неделю, а может, ибольше. Все никак не могла усвоить, что с Долговым подобные воспитательныеприемы не проходят и ничего, кроме раздражения, у него не вызывают.

Впрочем, она любила устраивать ему такого рода выволочки ивсе ждала какого-то результата!.. Ей казалось, что если в этот раз не помогло,то в следующий раз точно поможет, он возьмется за ум, поймет, что был не прав,и начнет наконец-то жить «интересами семьи»!

Во время одной из таких выволочек он и отправился пить кофес Алисой Порошиной.

А потом они встретились еще раз. И еще раз. И еще.

Он – искренне веря, что они теперь на самом деле «дружат».

Она – осторожно присматриваясь к нему.

Он легко краснел, очень стеснялся своей машинки с помятымкрылом, смотрел исподлобья и вдохновлялся, только когда речь заходила о работе.Не то чтобы он был сумасшедший, похожий на чокнутого профессора из кино,который весь фильм безостановочно твердит только о том, какой он сконструировалтрансгалактический антиглюкатор, и все зрители над ним потешаются!.. Но вседолговские разговоры так или иначе все равно сводились к медицине, хирургии,новым технологиям и смешным случаям, приключившимся с ним на работе.

Она внимательно слушала его – изучала.

Ему шли его джинсы и майки, но безошибочным женским взглядомАлиса определила, что за ним особо никто не ухаживает, да и он сам своимвнешним видом нисколько не озабочен. Ему шла его профессия – пожалуй, он не могбыть летчиком, архитектором или инженером, хотя смешно рассказывал о том, что вмедицину попал случайно, после того, как его не приняли в физтех. Ему было всеравно, куда поступать, все шли в медицинский, ну и он пошел, а почему нет?..