– Что? Дима, я тебя не слышу!

Он вылез из машины и, волоча ноги, как старик, пошелоткрывать ворота. Джесс с той стороны уже скулила в нетерпении, взлаивала и изовсех сил пыталась протиснуться под низко приколоченными досками забора.Пролезал только нос, но Джесс это ничуть не смущало – она продолжала кидатьсятак, что доски трещали и весь забор ходил ходуном.

– Дима, что ты сказал?!

– Я спросил, подруга уже выздоровела? Ну, которая болела?..

Он хотел сказать, как ее любит. Он хотел сказать, чтозамучился один, что без нее он – ничто. Без нее и без хирургии. А вместо всегоэтого вяло спросил про подругу.

Чертов характер!..

Пока Алиса молчала в трубке, Долгов зашел на участок. Джессбросилась на него и воздвигла монументальные лапы на его белую рубаху, изадышала в лицо, свесила язык и умильно, преданно и любовно лизнула в щеку.Долгов ее прогнал.

На высоком балконе, возле распахнутой двери в дом, стояларастерянная Алиса, в джинсах и черной маечке, с телефоном возле уха. Она стоялаи смотрела на него.

Долгов сунул свободную руку в карман, приблизился, ноподниматься по ступенькам на балкон не спешил. Задрал голову и тоже сталсмотреть.

– Подруга выздоровела? – повторил он в трубку.

– Подруга? Какая подруга?

– Ну, которая плохо себя чувствовала?

– Дим, ты меня любишь?

Долгов вздохнул так тяжело, словно она собиралась его пытатьи спрашивала, согласен ли он на это!..

– Да.

– Что – да? Ты меня любишь?

Она подошла к перилам, перегнулась через них и, как Джесс,уставилась ему в глаза своими золотистыми несчастными глазищами. Волосы мешалией, и привычным, родным, хорошо узнаваемым жестом она попыталась убрать их зауши.

Долгов так ее любил, что почти не мог говорить.

– Дим, ты меня любишь? – повторила она жалобно.

– Да.

Почему-то они продолжали разговаривать по телефону.

– Я собирался тебе звонить, – сказал Долгов.

– Когда?

– Да вот… только что. Даже мобильный достал.

– А почему… не позвонил?

– Я не успел. Ты сама позвонила.

Джесс, ошалевшая от радости и бегавшая полаять на улицу,вернулась на участок, подалась было вверх по лестнице, на веранду, но поняла,что хозяин и вожак не собирается подниматься, скатилась к ногам Долгова, сталаприпадать на передние лапы и бросаться в сторону – играла.

Алиса совсем свесилась с перил, щеки у нее покраснели, и емупоказалось, что он слышит ее дыхание.

– Дим, что случилось?!

Он пожал плечами.

– Ничего.

Она еще немного повисела животом на перилах, рассматриваяего лицо, потом решительно сунула телефон в карман и сбежала по шаткойлестничке. Долгов все собирался поставить новую, прекрасную и прочную лестницус перилами и балясинами, да вот так и не собрался.

Долгов знал, что будет дальше, и от предчувствия и ожиданияу него вдруг взмокла спина.

Он никогда не делал первого движения. Он принимал от нее то,что она предлагала. Иногда принимал благосклонно, иногда кривлялся и«отвергал». Когда она была особенно некстати, сердился и вырывался, какстроптивый малыш от матери, которая собирается его приласкать.

Сейчас ему было не до кривляний.

С последней ступеньки Алиса прыгнула ему на руки, онпошатнулся и подхватил ее, прижал изо всех сил, которых у него было много,здоровенными ручищами к груди, прямо к сердцу, которому тесно было там, где емуположено быть.

Если бы не было истории с его отстранением от работы, он бы,пожалуй, вот так уж сразу, с разгону «не простил» бы. Пожалуй, сделал бысерьезное лицо и выдал что-нибудь в том смысле, что им нужно серьезнопоговорить. Он даже упрекнул бы ее в том, что ее капризы совершенно выбиваютего из колеи, а она знает, как много у него работы! Он напомнил бы ей тихимголосом, что он такой, какой он есть, измениться никогда не сможет, и ейпридется с этим смириться, или жить вместе они не смогут! Это я тебе говорю какученый!

Но сейчас свернуть на привычную дорогу не получалось. Онприжимал ее к себе, зная только одно – она вернулась, она здесь, с ним, и всееще, может быть, как-нибудь наладится.

– Дима, что с тобой?

– Да все нормально, Алис.

– А почему ты меня не ругаешь?

– Я тебя вообще никогда не ругаю.

– Ну да!

– Конечно, не ругаю. Это тебе кажется, что ругаю. Потому чтоты всегда слышишь не то, что тебе говорят.

– А почему сейчас ты вообще ничего не говоришь?.. Ты жедолжен меня воспитывать за то, что я от тебя ушла!

Долгов прижал ее покрепче, порылся носом в волосах, которыепахли так хорошо и привычно, нашарил ухо и поцеловал.

Пусть будет в ухо. Пока, для начала. Сразу сдаваться он непривык.

Джесс стояла рядом, смотрела вопросительно и повиливалахвостом, не понимая, почему, собственно, они обнимают друг друга, а не ее! Чеголучше – обнимали бы свою собаку, гладили по голове и за ушами, хвалили бы ее,говорили, что она «противная собака», «ужасная собака», «приставучая собака»! Иеще велели ей «идти на место», а она брякнулась бы им под ноги, и этот самыйглавный, самый важный человек в ее жизни почесал бы ей пузо!..

Долгов здоровенной ручищей сдавил Алисе затылок под волосамии поцеловал еще и в лоб – сразу сдаваться он не привык! – и по правилам игры,она вся подалась к нему, чтобы он уж точно теперь не ошибся, куда именно нужнопоцеловать, и он поцеловал ее в губы, и это было долго.

Джесс надоело стоять, она отбежала, поглядывая на них,повалилась на газон, поддала носом мяч, который покатился прямо к их ногам, истала ждать, когда его бросят обратно.

Никто не бросил. Они вообще не обратили на нее никакоговнимания!.. Они даже мяча не заметили!.. Джесс вскочила на лапы и обиженногавкнула. Да сколько это будет продолжаться?! Обожаемый и главный человек приехал,а гладит почему-то не ее, Джесс, а соперницу! Еще небось в мячик станет с нейиграть! Зря она поддала его носом, он теперь лежит прямо у них под ногами –наверняка будут друг с другом играть, а про нее, Джесс, позабудут!..

– Дим, я тебя люблю.

Он молчал.

– Дима, ты меня… точно любишь?

Он кивнул.

– Дим, прости меня! Ну, просто я тоже человек, и мне иногдасложно, особенно когда ты очень странный! А ты такой странный в последнеевремя!