— Седьмая — Жизнь, — тихо вымолвил человек в черном. — Но нетвоя.

— И где ее место в раскладе?

— Сейчас тебе этого знать не дано, — сказал человек вчерном. — Как, впрочем, и мне. Я не тот великий и могучий, кого ты ищешь. Явсего лишь его эмиссар. — Он небрежно смахнул карту в догорающий костер. Онаобуглилась, свернулась в трубочку и, вспыхнув, рассыпалась пеплом. Стрелкаохватил неизбывный ужас. Сердце в груди обратилось в лед.

— Теперь спи, — все так же небрежно проговорил человек вчерном. — "Уснуть! И видеть сны…" и все в том же духе.

— Я тебя задушу, — пригрозил стрелок. — Чего не смоглисделать пули, может быть, смогут руки. — Его ноги как будто сами оттолкнулисьот земли, и он яростно перемахнул через костер, протянув руки к человеку вчерном. Тот лишь улыбнулся и как будто вдруг увеличился в размерах, а потомстал отступать, удаляясь по длинному гулкому коридору. Мир наполнилсяязвительным смехом, а стрелок падал куда-то вниз, умирал, засыпал…

И был ему сон.

Пустая вселенная. Никакого движения. Вообще ничего.

И в пустоте, ошеломленный, парил стрелок.

— Да будет свет, — прозвучал равнодушный голос человека вчерном, и стал свет. И стрелок отстраненно подумал, что свет хорош.

— Теперь — тьма, и звезды во тьме, и под небом вода.

И стало так. Он парил над бескрайним морем. Над головоюмерцали неисчислимые звезды, но там не было ни одного из созвездий, чтоуказывали стрелку путь по его долгой жизни.

— Да явится суша, — повелел человек в черном. И стало так.Сотрясаемая мощными судорогами, поднялась она из вод: бурая и бесплодная,покрытая трещинами, неспособная родить живое. Вулканы извергали потокинескончаемой магмы, выступая на поверхности земли, точно гнойные прыщи набезобразном лице какого-нибудь созревающего подростка.

— Отлично, — проговорил человек в черном. — Неплохое начало.Да будут растения разные. Деревья. Трава и луга.

И стало так. По земле разбрелись динозавры, хрипло рыча иоглашая ее громким ревом; они пожирали друг друга и увязали в пузырящихсягнилостных топях. Первобытный тропический лес распростерся повсюду. Гигантскиепапоротники тянули к небу ажурные листья, по которым ползали жуки о двухголовах. Стрелок все это видел. И все же он чувствовал, что это еще далеко непредел.

— Теперь — человек, — тихо вымолвил человек в черном, нострелок уже падал… падал в бездонные небеса. Горизонт беспредельной и тучнойземли начал вдруг изгибаться. Да, все утверждали, что он изогнут, а Ванни, егоучитель, говорил, что это было доказано еще до того, как мир сдвинулся с места.Но чтобы увидеть такое своими глазами…

Все дальше и дальше, выше и выше. Континенты, затянутыеперистыми облаками, обретали свои завершенные очертания перед его изумленнымвзором. Атмосфера, точно плацента, хранила рождающуюся планету. И солнце,восходящее над землей…

Он закричал и закрыл глаза рукой.

— Да будет свет!

Голос, призвавший свет, уже не был голосом человека вчерном. Он разнесся над миром исполинским эхом, наполнил собой все пространствоэтого мира, все пространство между мирами.

— Свет!

Он падал, падал.

Солнце стремительно удалялось, превращаясь в мерцающуюточку. Красная планета, испещренная каналами, проплыла у него перед глазами.Вокруг нее, в бешеном кружении, вращались два спутника. Дальше был вихревойпояс камней и гигантская планета, окутанная клубами газа, слишком большая длятого, чтобы сохранить свою целостность, и потому сплющенная у полюсов. А ещедальше — сверкающий мир, окруженный кольцом ледяных осколков.

— Свет! Да будет…

Еще миры. И еще. Один, другой, третий. И далеко за пределамиэтих миров — последний одинокий шар из камня и льда, вращающийся в мертвой тьмевокруг своего солнца, которое блестело не ярче, чем стершаяся монетка.

А еще дальше — мрак.

— Нет, — сказал стрелок, и его голос утонул в темноте, втой, что чернее кромешной тьмы. По сравнению с ней самая черная ночьчеловеческой души казалась сияющим полднем, мрак под горной грядой — пятнышкомгрязи на лике света. — Больше не надо. Не надо, пожалуйста…

— СВЕТ!

— Хватит. Не надо… пожалуйста…

Звезды сжимались и гасли. Целые туманности свертывались,сливаясь друг с другом, и превращались в хаотичное скопление расплывающихсяпятен. Вокруг него корчилась, рассыпаясь на части, сама вселенная.

— Пожалуйста, хватит, не надо, не надо, не надо…

Вкрадчивый голос человека в черном прошептал у него надухом:

— Тогда отступись. Оставь мысли о Башне. Иди своей дорогой,стрелок, и спасай свою душу. Это будет нелегкий труд — чтобы спасти свою душу.

Он взял себя в руки. Потрясенный и одинокий, окутанныймраком, исполненный ужаса перед сокровенным смыслом, который открылся ему водночасье, он взял себя в руки и дал свой последний ответ:

— НИКОГДА!

— ТОГДА — ДА БУДЕТ СВЕТ!

И стал свет. Он обрушился на стрелка как молот — великий,первозданный свет. И сознание погибло, растворившись в сиянии. Но прежде чемэто случилось, стрелок успел кое-что разглядеть — очень важное, исполненноеглубокого смысла. Он отчаянно ухватился за это видение и погрузился в себя, ищаубежища там, внутри, — пока этот пронзительный свет не ослепил его и не выжегразум.

Он бежал света и знания, что заключал в себе этот свет, — ивернулся в сознание, вновь стал собой. Как и все мы; как лучшие из нас.

Была ночь. Та же или другая — распознать невозможно. Онвырвался из взвихренного мрака, куда увлек его демонический прыжок к человеку вчерном, и посмотрел на поваленный ствол окаменелого дерева, на котором сиделУолтер о'Мрак (как его иногда называли). Но там не было никого.

Его охватило безмерное чувство отчаяния — Боже правый, опятьвсе сначала, — и тут у него за спиной раздался голос человека в черном:

— Я здесь, стрелок. Мне просто не нравится, когда тыподходишь так близко. Ты разговариваешь во сне. — Он хохотнул.

Стрелок, пошатываясь, поднялся на колени и обернулся. Откостра остались лишь красные мерцающие угольки, серый пепел и знакомыйничтожный узор от сгоревших дров. Человек в черном сидел у кострища и,неприятно причмокивая губами, доедал жирные остатки крольчатины.