– А что ваша мама думает об этом? – Его интересовало оДафне все. Сколько бы она ему ни рассказала, ему хотелось знать еще больше.

– Я думаю, она смирилась. – Дафна сказала это с леткойулыбкой, а ее глаза опять засветились так, что тронули Джеффри до глубины души.К ней невозможно было остаться равнодушным. В ней было что-то пленительное иприятное и в то же время нечто неистовое и порывистое. – Она решила, что,несмотря на все ее усилия, я все-таки янки. Но этого мало, я сделала нечтонепростительное, я обзавелась мозгами.

– А что ваша мама имеет против мозгов? – рассмеялсяДжеффри, Эта девушка ему нравилась. Она ему в самом деле чертовски нравилась,решил он, стараясь не пялить глаза на длинный разрез ее бледно-голубой льнянойюбки и стройные ноги под ней.

– Моя мама считает, что ум надо скрывать. Южные женщиныочень скрытны. Пожалуй, лучше будет сказать, хитры. Многие из них ужасносообразительны, но не любят этого показывать. Они играют.

Последнюю фразу она сказала с тягучим южным акцентом,достойным Скарлетт О'Хара, и оба они расхохотались. Было прекрасное июльскоеутро, и полуденное солнце пекло их непокрытые головы.

– Моя мама имеет степень магистра истории среднихвеков, но она никогда в этом не признавалась. – Знаешь, она просто красиваяленивая южанка. – Это она опять произнесла с южным акцентом и улыбкой своихвасильковых глаз. – Одно время я хотела стать юристом. Какая это профессия?

Она вдруг опять показалась ему совсем иной, и он со вздохомудобно откинулся в маленькой лодке.

– Трудная. Но мне нравится.

Он специализировался по издательскому праву, и это ее большевсего заинтересовало.

– Вы хотите перейти на юридический?

– Может быть. – Подумав, она покачала головой. – Нет, конечно,нет. Я подумывала об этом. Но мне кажется, что писать – это мне большеподходит.

– Что писать?

– Не знаю. Рассказы, статьи.

Дафна слегка покраснела и опустила глаза. Она не решаласьпризнаться ему, что на самом деле хотела бы делать. Ведь это могло и неисполниться. Только порой ей казалось, что это возможно.

– Я бы хотела когда-нибудь написать книгу. Роман.

– Так в чем же дело?

Она расхохоталась, он же подал ей очередной стакан вина.

– Чего проще, да?

– Почему нет? Раз вы хотите, у вас наверняка получится.

– Мне бы вашу уверенность. А на что я буду жить, покапишу свою книгу?

Дафна истратила последние деньги, которые отец завещал ей научение, и ввиду того, что предстоял еще год учебы, уже беспокоилась, чтоскромной стипендии может не хватить. Ее мать не могла ей помочь. Камилла Бомонработала в одном фешенебельном магазине готового платья в Атланте, и, несмотряна это, зарплаты ей самой едва хватало на жизнь.

– Вы могли бы выйти за богатого. – Джеффри улыбался, ноДафне не было смешно.

– Вы говорите, как моя мама.

– Она этого бы хотела?

– Конечно.

– А что вы думаете делать, когда закончите учебу?

– Подыщу подходящую работу в журнале, может быть, вгазете.

– В Нью-Йорке?

Она кивнула, а Джефф, сам не зная почему, почувствовалоблегчение. Вдруг он посмотрел на нее с любопытством, наклонив голову набок.

– Дафна, а этим летом вы не собираетесь домой?

– Нет, я хожу на занятия и летом. Так я раньше закончу.У нее не было достаточно денег, чтобы устраивать себе каникулы.

– Сколько вам лет?

Получалось, что он берет у нее интервью, а не она у него.Она не задала ему ни единого вопроса о собрании Ассоциации адвокатов или о егоработе. С тех пор как они оттолкнули маленькую лодку от пристани, они говорилитолько друг о друге.

– Мне девятнадцать. – Дафна это сказала неожиданнодерзко, как будто привыкла к тому, что ей всегда давали меньше. – А в сентябремне будет двадцать и я буду выпускницей.

– Потрясающе. – Его глаза засветились доброй улыбкой, иона покраснела. – Я серьезно. В колумбийском колледже трудно учиться, вам,наверное, приходится чертовски много заниматься.

По его тону она догадалась, что он не подтрунивает, и это ееобрадовало. Он ей нравился. Пожалуй, даже очень. А может, причиной всему былисолнце и вино, но, глядя на него, она понимала, что дело еще и в другом. Влинии его рта, доброте глаз, силе красивых рук, которые время от временинеторопливо касались весел... и в том, как он смотрел нее, с интересом иумно... в его отзывчивости.

– Спасибо. – Ее голос прозвучал очень тихо и мягко.

– А чем вы еще занимаетесь? Вопрос ее смутил:

– Что вы имеете в виду?

– Как вы проводите свободное время? Ну, когда неделаете вид, что берете интервью в Центральном парке у слегка пьяных адвокатов.

Она рассмеялась в ответ, и ее смех повторило эхо, посколькуони проплывали под небольшим мостом.

– Разве вы пьяны? Тут, должно быть, дело в солнце, а нев вине.

– Нет. – Джефф медленно покачал головой, когда онивыплывали из-под моста. – Я думаю, причина в вас.

Он наклонился и поцеловал ее, а потом они до вечера гуляли.Обнявшись, они брели в направлении зоопарка, где смеялись над бегемотом,бросали орехами в слона и пробежали по обезьяннику, со смехом зажимая носы.Джефф хотел, чтобы Дафна прокатилась на пони, как девочка-малышка, но она сосмехом отказалась. Вместо этого они прокатились по парку в красивом экипаже ипод конец побродили по 5-й авеню, в тени деревьев, пока не дошли до 94-й улицы,где она жила.

– Хочешь зайти на минутку? – Она робко улыбнулась,держа в руке красный шарик, который он ей купил в зоопарке.

– С удовольствием. А твоя мама не осудит?

Ему было двадцать семь, и на протяжении трех лет, с тех поркак окончил юридический факультет Гарвардского университета, он ни разу недумал ни о чьих матерях, а тем более их осуждении или одобрении. Впрочем, наодобрение нечего было и рассчитывать. Со времени окончания учебы у него быломножество мимолетных знакомств и ни к чему не обязывающих связей.

Дафна засмеялась в ответ, встав на цыпочки и положив рукиему на плечи:

– Да, мистер Джеффри Филдс, моя мама этого не одобрилабы.

– Почему? – Он притворился обиженным.

В это время мимо них прошли супруги-соседи, возвращавшиеся сработы. Они посмотрели на Дафну с Джеффом и улыбнулись. Оба были молоды, красивыи очень подходили друг другу: волосы у него были темнее, чем у нее, глазапронзительно серо-зеленые, черты лица такие же правильные, как у нее, а молодаясила резко контрастировала с ее хрупкостью, особенно когда он ее обнимал.