Ее ноги сами выбирали направление. Она шла по соли, которойбыл посыпан свежевыпавший снег, и, дойдя до 69-й улицы, повернула направо кЦентральному парку. Минутой позже Лиз уже стояла перед нужным домом. Он былименно таким, каким она себе его представляла, – большим, красивым, кирпичным,с темно-зеленым козырьком. В подъезде стоял швейцар в ливрее, Он открыл ейдверь с видом следователя и спросил:

– Вы к кому?

– Здесь квартира миссис Филдс?

Как странно, подумала она про себя, глядя на швейцара. Втечение четырех лет она читала ее книги и теперь стояла в вестибюле ее дома,словно была с ней знакома.

– Мисс Филдс нет дома.

Она заметила, что у него английский акцент. Это было каккино или сон.

– Я знаю, я хотела бы поговорить с ее мужем.

Швейцар сдвинул брови:

– У мисс Филдс нет мужа.

Он говорил авторитетным тоном, но ей захотелось егопереспросить, уверен ли он в этом. Может, он здесь недавно и не знает Джеффа.Или, может, Джефф – это просто ее любовник, но ведь она сказала «мой муж». Намгновение Лиз смутилась.

– А еще кто-нибудь дома есть?

– Нет.

Он смотрел на нее настороженно, и она решила объяснить:

– С мисс Филдс нынче ночью произошел несчастный случай.

В подтверждение она распахнула пальто, демонстрируя белыйхалат, и показала накрахмаленный чепец, который всегда носила в полиэтиленовомпакете.

– Я медсестра из больницы Ленокс-Хилл, и мы не нашлиникаких данных о ее родственниках. Я подумала, может...

– Она в порядке? – Швейцар выглядел обеспокоенным.

– Неизвестно. Кризис еще не миновал, и я подумала,что... С ней вообще живет еще кто-нибудь?

Но он только покачал головой:

– Нет. Каждый день приходит прислуга, но не в уикэнды.И ее секретарь, Барбара Джарвис, но ее не будет до понедельника.

Барбара сказала ему это с улыбкой, когда вручаларождественские чаевые от Дафны.

– А вы не знаете, как я могу ее найти?

Он снова в замешательстве покачал головой, и тогда Лизвспомнила фотографию маленького мальчика.

– А ее сын?

Швейцар странно посмотрел на нее, как будто она быланенормальной:

– У нее нет детей, мисс. – В его взгляде промелькнулочто-то дерзкое и покровительственное, и Лиз было усомнилась, не врет ли он. Ноон посмотрел ей в глаза с холодным достоинством и произнес: – Она, знаете ли,вдова.

Эти слова поразили Лиз Ваткинс почти как физический удар.Минутой позже, поскольку говорить уже больше было не о чем, она медленновозвращалась к станции метро и чувствовала, как глаза жгут слезы, выступившиене от холода, а от собственной беспомощности. Словно она опять ощутила со всейостротой смерть своего мужа, ощутила ту боль, которая терзала ее весь первыйгод после его гибели. Так, значит, она это тоже... значит, это не были простовыдуманные истории. Теперь Лиз Ваткинс чувствовала еще большую близость к ней.Дафна была вдовой и жила одна. И у нее не было никого, кроме секретаря иприслуги. И Лиз Ваткинс поймала себя на мысли, что женское одиночество былоавтором этих книг, полных мудрости, сострадания и любви. Возможно, Дафна Филдсбыла так же одинока, как сама Лиз. «И это тоже нас роднит», – думала Лиз,спускаясь в недра нью-йоркской подземки.

Дафна безвольно плакала в тумане своего беспамятства, когдаяркий свет, как ей показалось, стал пробиваться сквозь мглу откуда-то издалека.Она с большим трудом пыталась сосредоточиться на нем. И свет на времяприближался, а потом пелена окутывала ее вновь, словно она уплывала от берега,теряя из виду последние, едва видимые ориентиры и слабо мерцающий вдали маяк.

В этом свете, звуках, запахе было что-то очень знакомое ипугающее. Дафна не знала, где находится, но чувствовала, что уже побывала здесьпрежде и что со всем этим связано что-то очень и очень плохое. В какой-томомент, лежа в забытьи, Дафна издала слабый стон, когда ей привиделасьогненная, непроходимая стена. К ней тут же подошла дежурная сестра и сделалаочередной укол. Через мгновение не стало воспоминаний, не стало пламени, нестало боли. Дафна опять уплыла на одеяле из мягких, пушистых облаков, какиеможно видеть в иллюминатор самолета: нереальных, чистых, огромных... таких, накоторых хочется танцевать и прыгать. Она услышала где-то вдалеке собственныйсмех, и ей привиделся Джефф – такой же, каким он был давным-давно...

– Побежали наперегонки вон до той дюны? А, Дафодиленок?

Дафодиленок... Дафоутенок... Дафи-Принцесса... Смешнаямордашка... Он придумывал ей тысячи прозвищ, и в его глазах всегда был смех,смех и что-то очень ласковое, что предназначалось только ей. Бег наперегонкибыл, конечно, озорством, как и многие их выдумки. Его длиннющие, мускулистыеноги гнались за ее, тонкими и изящными, и рядом с ним она выглядела какребенок, как летний цветок на пригорке где-нибудь во Франции... Ее большиеголубые глаза сияли на загорелом лице, а золотистые волосы развевались наветру.

– Побежали, Джеффри...

Дафна, смеясь, бежала, рядом с ним по песку. В двадцать двагода ей можно было дать двенадцать. Она была проворной, но тягаться с ним немогла.

– Давай... давай!

Но прежде чем они добегали до дальней дюны, он сбивал ее сног и заключал в объятия, а его губы приникали к ее губам с той знакомойстрастью, от которой у нее всегда захватывало дух, стоило ему к нейприкоснуться. Так было и в тот первый раз, когда ей исполнилось девятнадцать.Они познакомились на собрании Ассоциации адвокатов. Дафна писала о нем длягазеты «Дейли Спектейтор» Колумбийского университета. Она изучала журналистикуи с большой серьезностью и ответственностью готовила серию статей опреуспевающих молодых адвокатах. Джефф мгновенно обратил на нее внимание икаким-то образом ухитрился улизнуть от своих товарищей и пригласить ее наобед...

– Я не знаю... Мне бы надо...

Волосы, собранные на затылке в тугой узел, в него воткнуткарандаш, в руке блокнот, и эти огромные голубые глаза, которые смотрели нанего с некоторым налетом озорства. Казалось, она дразнит его, не произнося нислова.

– А вам разве не надо работать?

– Мы оба будем работать. Вы можете взять у меняинтервью за обедом.

Потом, через несколько месяцев, она обвинила его в самонадеянности,но была не права. Ему просто ужасно хотелось побыть с ней. И он своего добился.Они купили бутылку белого вина, немного яблок и апельсинов, длинный французскийбатон и немного сыра, потом зашли поглубже в Центральный парк, взяли напрокатлодку и плыли в ней по озеру, разговаривая о работе, учебе, путешествиях вЕвропу, летних каникулах, которые в детстве доводилось проводить в ЮжнойКалифорнии, Теннесси и штате Мен. Ее мама была из Теннесси. Внешне Дафна былапохожа на изнеженную красавицу южанку, пока из разговора с ней не выяснилось,какая она волевая и целеустремленная, Джефф и не думал, что южанка может бытьтакой. Отец Дафны был из Бостона, он умер, когда ей было двенадцать. Послеэтого они опять вернулись на Юг, который Дафна возненавидела. Так продолжалосьдо тех пор, пока она не поступила в нью-йоркский колледж.