Темные глаза изучающе пробежали по стенам, остановились нанеподвижной фигуре Таргитая. Тот лежал как утопленник, вниз лицом и раскинувруки.

— Один пойдешь? — спросил Мрак лениво. — Альс волхвом?

Таргитай вздрогнул, словно пинками вырвали из сна.Непонимающе взглянул на Мрака, губы виновато поползли в стороны:

— Прости, замечтался…

— Дурень, — бросил Мрак досадливо. — У тебяне мечты, а грезы. Понял? Мечты — это когда сможешь, если сильно напряжешь пуп,а грезы… Иди с волхвом. Правда, трус редкостный. Такого куры лапами загребут,бурундуки забьют до смерти. Зато хитрый! Иной раз в ступе не влупишь, в ложкене поймаешь. Из-под стоячего подошвы выпорет… Гм, хотя в другой раз хоть колему на башке теши, хоть орехи коли…

— Не люблю Олега, — сказал Таргитай тоскливо.

— Почему?

— Трясется от всего. Противно.

— А ты прячешься от работы, как пес от мух. Тоже неяблочко! Два сапога пара.

Таргитай уныло промолчал. Старый Тарас проследил заневесткой, та с поклоном подала гостю расписной ковш, спросив с надеждой:

— Думаешь, могут добраться до… других?

Мрак запрокинул ковш, мощно, жадно пил, разливая квас поподбородку и волосатой груди. Росланиха перехватила ковш, опасаясь, что Мракнебрежно швырнет в угол, неслышно отбежала к очагу.

— Доберутся или нет, а идти надо. Живем как медведи,дальше Болота не ходим. Ты же знаешь, где-то есть Люди еще. Я знаю, Боромирзнает… только не говорим про них.

— А где они?

Мрак пожал плечами. Помолчали, потом Мрак бросил:

— Откуда-то зайды берутся?

Тарас вздохнул, покосился на внука. Таргитай крутил впальцах глиняную свистульку.

— Убьют, как смекаешь? Или в Болоте утонут?

Мрак шевельнулся, скамья под ним взвизгнула.

— Здесь убьют точно. Кто не работает… Собери им еду надва-три дня. Больше не надо.

Он бросил косой взгляд на Таргитая. Вряд ли проживут большедня что Тарх, что Олег. Неча зря еду переводить.

— Дай пару кресал, огниво. Я кое-что подкину от себя.

Не поднимаясь, он вытащил из петли на поясе небольшуюсекиру. Зайчик заплясал на блестящем каменном лезвии. Таргитай мигнул, глядя стоской. Острое лезвие блестело недобро, зло. Мрак отсекал с тридцати шаговкрыло у присевшей на дерево бабочки. Но секира слушалась только Мрака. ОднаждыТаргитай попробовал метнуть, до сих пор вспоминать стыдно.

— Дал бы свой лук, — проговорил Мрак враздумье, — но ни ты, ни трусливый волхв не знаете, с какого концабраться. А жаль… Ладно, увидимся.

Коротким взмахом он послал секиру через всю землянку.Крутнувшись в воздухе, секира с хрустом врезалась в дверной косяк, задрав ручкувверх. Росланиха вылезла из подпола, держа запотевший ковшик. В огромной ладониМрака ковш выглядел детской чашкой. Кадык заходил вверх-вниз, две струйкипотекли по краям подбородка. Мрак крякнул, не глядя, отбросил ковшик. Росланихатихонько ахнула, отвернулась, но не услышала треска.

Ковшик висел на ручке секиры, а Мрак уже поднимался поземляным ступеням к дверям. Он повернулся боком, ибо его плечи оказались ширедверного проема.

— Я не научусь по дороге? — спросил Таргитайвдогонку.

Мрак хмыкнул, молча вылез наверх. Тарас запер дверь назасов, удивленно покрутил головой:

— Лучший охотник!.. Стрелок, каких не помню. За чтожалует, не пойму!

Таргитай ответил жалобно:

— Потому, что я не соперник. Никому не заступаю дорогу!Все знают, что я не заступлю. Так за что меня так?

Он опасливо покосился на дверной косяк. Каменное лезвиесекиры погрузилось в твердое дерево почти до половины. Мрак ушел, черная теньего секиры перечеркивала землянку пополам. Мать подняла крышку скрыни, а дедповесил на ручку секиры кожаный мешок, бросил в него трут и огниво. Матьвытащила из скрыни хорошо выделанную шкуру, сшитую в плотный спальный мешок.

— Ни к чему не приучен, — проговорил Тараспечально. Он грустно посмотрел на краснощекого внука. — Одно слово —никчема…

Мать до полуночи собирала мешок, Тарас покрикивал, что-товыбрасывал. Раза три ссорились, Росланиха всплакнула, наконец лучина догорела,и они легли спать. Таргитай перебрался на лавку, где мать уже заботливопостелила для него самые мягкие шкуры.

Долго ворочался в темноте, заснуть не мог. В тишине что-тошуршало, скреблось. Таргитай поднялся, на ощупь подлил в мисочку молока.Таргитай помнил только деда Иваша по матери, но тот был силач, богатырь, лютыйв драке. Такой не останется домовым — с боевой секирой дерется в вирые, а еслипопал в подземный мир, то рубится со Змеем! С Таргитаем домовой не ладил. ДедТарас загадочно поговаривал, что домовик чего-то требует, добивается, ноТаргитай не догадывался… и не хотел догадываться.

В ставни поскреблось. Таргитай замер, руки похолодели.Донесся сдавленный шепот:

— Тарх… Тарх, ты спишь?

Таргитай подбежал к двери, с трудом отодвинул тяжелый засов.

— Тарх, это я…

В лунном свете появилась долговязая фигура. Олег был в своембелом балахоне, в слабом свете луны было видно, что шел сюда по лужам, собралвсе репяхи и колючки.

— К тебе можно?

— Если только тихо.

— Я как мышь!

Олег на цыпочках проскользнул через сени. Таргитай неумеловысек огонь, раздул трут. При свете лучины Олег осторожно пробрался к лавке,где лежали согретые Таргитаем шкуры, присел. Его трясло, он часто и сильночесался. Застонал во сне дед, а мать забормотала несвязное, прикрыла ладоньюглаза. Таргитай подтащил вторую лавку, лег рядом с Олегом и поспешно задуллучину.

В тишине пробежали маленькие ножки. Заскреблось, из Лесадонесся протяжный волчий вой. Лежали долго, прислушиваясь, наконец Олегпроговорил дрожащим голосом:

— Боязно, Тарх… Ох, как боязно!

— А мне нет? — ответил Таргитай сердитым шепотом.Он нырнул было в сладкие грезы, вообразил себя маленьким, когда все ласкают,дают ломтики истекающих сладким медом сот, когда любим всеми, даже грознымГромобоем, а тут этот трус…

— Ты — боишься? А говорят, ты по-дурости даже страха неведаешь.

— Ну… просто уходить не жаждется.

— Уйти — это умереть, понимаешь?

— Изгонят? Упросить не удастся? Вдруг только пугают?

— Изгонят, слабых и больных вон, таков искон.

— Горюта родился с больными ногами! Всей деревнейкормят.

— То послано богами. Если бы тебя, скажем, деревомпришибло, миром бы выхаживали. Твоя лень и моя… нерешительность сидят в нассамих. В деревне боятся, что зараза перекинется на них. Если не уйдем завтра,забьют кольями.