— Что это? — прошептал Таргитай.

— Помысли сам, — ответил дед мертвым голосом.

Он зашел сбоку, стараясь не наступить на отпечатки. Седыекосмы бровей сдвинулись на переносице, старческие слезящиеся глаза болезненнощурились. Он украдкой посмотрел по сторонам, но деревня была пуста.

— Следопыт из тебя как из моей задницы молот, —проговорил дед, — но такие следы поймешь даже ты, недотепа.

Колени Таргитая начали трястись, зубы застучали. Следычересчур велики. Даже у глухаря, самой крупной птицы на свете, лапа впятеромельче. Прилетели птицы из неведомых краев?

Он украдкой взглянул на потемневшее лицо деда. Нет, ихдеревня в суровом мире, где чудес не бывает.

— Навьи, — сказал дед дрогнувшим голосом. —Вчера не зря посыпал пеплом! Было у меня предчувствие, было! Видать, вот-вотуйду, раз уже начинаю… Прилетели, клятые, заглядывали в окна. Хорошо, ставнисам делал, тебе не доверил. Да и заклятия Боромир наложил.

— Дед, что мне теперь? — прошептал Таргитай всмертельном страхе, пугливо огляделся.

Поляну заливал яркий солнечный свет. Свежеотесанные бревна срезными ликами богов блестят как сосульки, дупла закрыты щитами из дубовыхдосок. С них строго смотрят выпученными глазами древние птицы Сирин и Алконост,охраняя жилища от злых чар. Вдали бежит ватага мальчишек, с хрустом ломаятонкий ледок в лужах. Прошла от Реки одинокая баба, жмурясь от солнца, а ведрараскачиваются так, что половину расплещет по дороге, дуреха.

— Сейчас у них власти еще нет, — буркнулдед. — А вот с заходом солнца чары Боромира ослабнут! Навьи чуют изгоев,прилетели за поживой.

— За мной?

— За всяким, кто слаб.

Таргитай уронил голову, вернулся. Мать запихивала в торбуломти мяса, сала, сушеную рыбину, причитала, что мал мешок, лучше бы ей самойпойти в дальнюю путь-дорогу со своим непутевым младшеньким…

Добро, подумал Таргитай, что ключи от вирыя хранит кукушка.Ворота после долгой зимы распахиваются лишь на девятый день весны, когдакукушка выпускает жаворонка — сказочную птаху, что первой вылетает из вирыя. Доэтого времени властвуют навьи. Никакие запреты, заклятия, просьбы неостанавливают. Добро, зимой боятся морозов, не прилетают, но сейчас ужесороковой день весны!

— Навьи сильнее? — спросил он тоскливо. —Кривда сильнее Правды? Почему же нам велят быть добрыми? Ведь побеждает тот,кто бьет в спину, ниже пояса, дает подножку… Как Правда уцелевает в такомнеравном бою?

Тарас вошел следом, тяжело передвигая непослушные ноги,опустился на лавку.

— Не всякий волхв тебе ответит, внучек… Знаю лишь, чтовек от веку Правды становится больше. Великая загадка! Но ты думай о делахпопроще. Одевайся, бери мешок. Чую, Громобой с охотниками не ушли в Лес. Еслиони в селе, это не к добру! Не к добру.

Таргитай набросил на плечи душегрейку из волчьей шкуры. Рукиот плеч остались голыми, но шкура толстая, плотная, а мех густой и длинный. Непростой волк расстался со шкурой, но чтобы навеки уйти от волчьего мира, надоубивать все волчье, даже если в волчьей личине узнаешь родного брата. Так велеливолхвы, которые знают прошлое и умеют заглядывать в будущее.

Дед сказал тоскливо:

— Удался ты и ростом, и силой… Почему лень родиласьраньше тебя? Ты был еще в пеленках, она — с теленка. Надевай пояс, бери секиру.Надо выйти пораньше. Авось успеете дотемна приблудиться куда-нибудь…

Сверху скрипнуло, хлынул яркий свет. Сверху спустилсявысокий парень с кудрявой бородкой. Таргитай не сразу узнал Олега: молодойволхв сменил выделанный из тонких шкур балахон на короткую душегрейку и штаныиз лосиной кожи. На широком поясе висели ножи, баклажка, из-за плеч выглядывалтуго набитый мешок. Он и в балахоне казался худым, а сейчас длинные тонкие рукивовсе торчали жалобно, ребра выпирали, а ноги были худые как жерди.

— Ой ты гой еси, — сказал он блеклымголосом. — Нет, уже не гой, а изгой. Здравствуйте, дедушка Тарас!Здравствуйте, тетя Росланиха. Исполать вам. Тарх, ты готов? Надо уходить,иначе… иначе я не смогу!

Губы его прыгали, глаза были красные, воспаленные, под нимивисели, как сети с рыбой, темные мешки.

Таргитай обнялся с дедом, поцеловал мать, низко поклонилсякрасному углу. Олег уже подхватил его торбу и секиру Мрака, шагнул к двери.Таргитай в последний миг метнулся к схованке, выхватил любимую свирель. Дедбросил сердито:

— Брось, дурень! Она-то довела тебя до беды.

Таргитай заколебался, прижал свирель к груди. Олег сказалрезко:

— В дальней дороге и свое ухо будет тяжелым! Выбрось.

Мать сказала сквозь слезы:

— Оставь ее, сыночек… Не до песен. И девок невстретишь.

Таргитай съежился, положил свирель на лавку. В крышу громкои бесцеремонно постучали. Заслоняя солнце, грозно мелькнуло темное лицо сощеренным ртом.

— Торопят, — напомнил дед.

Перед их землянкой стояли мужики, женщины, дети. В их глазахсветилось жадное любопытство. Раздвигая люд, как могучий тур раздвигает телят,вперед тяжело шагнул Мрак. Коротко оглядев изгоев, хмыкнул. Олега хлопнул поплечу, едва не вогнав в землю. Таргитая обнял, прогудел сочувствующе:

— Не держи зла. Для них это час праведного возмездия.

Обнимая за плечи, повел прочь с поляны. Навстречу неслохолодным дыханием Реки. Олег топал сзади, суетливо подбрасывая на плечах мешок,что сползал набок. Мрак покосился на людей, те шли следом, напомнил:

— Не злись. Не злись, понял?

Сзади судорожно вздохнул Олег. Таргитай прошептал потрясенно,едва сдерживаясь, чтобы не зареветь:

— За что? За что так ненавидят?

— Они месили грязь в болотах, лазали за медом, падали,рвали штаны в буреломах, бегали за лосями, турами… А ты сладко ел, мягко спал,играл да пел. Теперь всякий чувствует себя отомщенным. Племя должно жить, Тарх…Они правы.

Он оглянулся на бредущего по пятам Олега:

— Я сегодня пытался уговорить Боромира и Громобоя.

— Что они ответили?

— Обычаи писаны для всех. Другим неповадно будет! АГромобой добавил, что мои дни тают быстрее, чем снег весной.

Большая Поляна осталась позади, они остановились напригорке. Впереди за Рекой поднималась плотная стена Леса. Над верхушкамидеревьев пронеслась стая ворон, зловеще каркая, роняя перья. Мрак прижалТаргитая к широкой, как дверь, груди, отстранил, глядя с хмурым сочувствием.

Олег суетился, бил ладонями по нашитым карманам, щупал пояс,выворачивал шею, пытаясь увидеть свой мешок, а Таргитай замер, внезапно забыв осебе.

Мрак! Охотники перекидывались волками в полнолуние, к утруобретали прежнюю личину. Иным удавалось в любую ночь, если луна — солнцемертвяков и оборотней — светила ярко. Рыскали в Лесу, не зная страха, сильные ивольные. Возвращались под утро, но тяжела жизнь человека, и все охотнееоборачивались волками, все труднее возвращались в трудную жизнь людей…