Прибежит, бывало, огромный зверь к родному крыльцу, грянетсяо промерзлую землю, но вздымается тем же зверем… Снова и снова бьется оземь.Так и уходит в Лес. Не раз жена находила утром на пороге замерзшего волка сжутко оскаленной пастью.

Мрак еще с той зимы оборачивался волком в любую лунную ночь.В эту зиму оборачивался даже вечерами. На той неделе перекинулся даже средибела дня, по Лесу рыскал трое суток. Вернулся с окровавленной пастью, налитымикровью глазами. Долго бился оземь, лишь чудом вернул себе прежнюю личину.

— Пусть боги хранят тебя, — пророкотал над головойТаргитая голос Мрака. — Не свидимся больше, а жаль… За что-то я любилтебя, Тарх!

Он снова обнял Таргитая, едва не задушив, похлопал волхва поспине. Олег закашлялся от могучего хлопка, и Мрак, заржав, с готовностью бухнулогромным кулаком между худых лопаток, похожих на прорастающие крылья.

Послышались голоса. На них шла целая толпа мужиков. Запоясами блестели острые секиры из кремня, в руках угрожающе покачивалисьрогатины, короткие копья. Впереди шагал, разбрызгивая лужи, огромный Громобой.Палица торчала за поясом, но угрожающе разведенные в стороны руки, толстые, какбревна, выглядели еще страшнее.

Громобой зычно взревел издали:

— Эй, лизуны! Довольно!

От громового голоса, больше похожего на рев разъяренногобера, за Рекой в испуге взлетели, шумно хлопая крыльями, вороны. Охотники шлиза Громобоем угрюмые, насупленные. Толпа, сопровождавшая изгоев, поспешно расступилась.

— Мрак, — гаркнул Громобой еще громче, наслаждаясьмогучим рыком, — ты охотник, а пачкаешься с этими… тьфу! А вы, двое,прочь! Да побыстрее. Если поможем, не обрадуетесь! Рогатины у нас острые, аваши задницы от сидения мягче лебяжьего пуха.

Таргитай в испуге дернулся к Реке, но сильная рука Мракапридержала за шиворот. Олег торопливо сбежал к воде, остановился, глядязатравленными, как у зайца, глазами.

— День только начался, — обронил Мрак низкимголосом. — Куда спешишь, Громобой?

В его темных глазах вспыхнули кроваво-красные искры. Верхняягуба чуть поднялась, обнажая острые волчьи клыки.

Громобой остановился, его глаза быстро скользнули с Мрака наохотников, на баб с детишками.

— Мрак, надо проследить, чтобы не вернулись… Не первыйраз изгоняем, знаем! Уйдут, а вечером пробираются обратно с другой стороны…Искон строг, Мрак. Должны остаться настоящие мужчины. Как ты, как я. Уроды ненужны.

Он стоял, тоже напрягши плечи, зло глядя Мраку в лицо.Мужики за его спиной покрепче сжали рогатины, сгрудились плотнее. Долгимивечерами, когда делать нечего, а спать рано, перебирали случаи, вспоминалидраки, и всякий раз вспыхивал спор: побьет Громобой Мрака аль нет? СилуГромобоя знали, тот часто пускал в ход кулаки, а мощь Мрака мерили косвенно: водиночку поднял большую валежину, в одночасье выворотил пень, заломалбольшущего бера, палицей убил вепря…

Таргитай, не желая ссоры для Мрака, выдрался из его рук,торопливо перешел по ледяной воде на другой берег. Мрак помахал рукой, что-токрикнул. Ладонь у него была широкая как лопата. За редкой цепочкоймужиков-охотников метались, пытаясь прорваться к своим изгоняемым детям, материТаргитая и Олега.

— Прощайте! — крикнул Таргитай. — Я не держузла. Пусть боги благословляют Народ!

Деревья сразу сомкнулись за их спинами. Воздух здесь былсырой, холодный и влажный, как в погребе. Вместо утоптанной земли — пестраяшкура перепрелых прошлогодних листьев, кое-где под ногами мягко прогибаласьподстилка темно-коричневого мха. Приходилось протискиваться между деревьями, набока Таргитая налипла слизь и чешуйки шишек.

Кроны сомкнулись над головой, закрыв небо.

Они продирались через завалы без передышек и остановок,обходили ямы. Олег отмахивал версту за верстой длинными, как у цапли, ногами,петлял, поглядывая то вверх, где за деревьями пряталось солнце, то намуравейные кучи, уточнял дорогу. Таргитай притомился, взмок, начал спотыкаться.Когда Олег, не чуя усталости, наддал ходу еще шибче, Таргитай разозлился:

— Одурел?.. Или тебя где-то ждут?

— Надо идти, — бросил Олег, не поворачивая головы.

— Дурень, без отдыха одни муравьи бегают!

— Еще и работают без отдыха, — напомнил Олегязвительно.

— Вот и работай с ними, — отрезал Таргитай.

Он плюхнулся на поросшую мхом валежину, с наслаждениемвытянул ноги. Олег с беспокойством оглянулся:

— Здесь уже плохой Лес! Надо уйти подальше.

— Дальше хуже, — возразил Таргитай. Он стащил соспины мешок, начал дергать за узкий ремешок. — Обедать пора.

Над головой колыхались раскоряченные ветки, каждая могла быстать стволом столетнего дуба. Ветки переплетались, стукались с треском, наземлю падали кусочки коры. В листве что-то прыгало, верещало, скреблось. Кземле опускались покореженные ветки, вытягивали крючковатые пальцы, угрожающераскачивались.

— Тарх, — крикнул Олег настойчиво, — ты непонимаешь! Здесь очень плохой Лес! Надо уходить.

— Не пойду, — отрезал Таргитай.

— Тарх, поверь мне!

Из мешка пахнуло жареным мясом, старым салом. Рот наполнилсяслюной, Таргитай ответил сипло:

— Я устал и хочу есть. С тобой или остаться — какаяразница? Ты утопнешь в Болоте, а меня, сонного и сытого, задавит ночью леснойзверь. Ты намучаешься, пока влезешь в топь, а я наемся, полежу, сладкий сонувижу.

— Тарх!

— Не шевельнусь, пока не наемся и не отдохну, —буркнул Таргитай. Он чувствовал себя огромным камнем с тура величиной, которыйсдвинуть с места под силу разве что богам. — У меня ноги подкашиваются.

— Тарх, — проговорил Олег угрожающе, — еслиты не пойдешь… Если ты не пойдешь сейчас же, я пойду один!

Таргитай с жадностью откусил мяса, зажмурился, ответил снабитым ртом:

— Что же ты не сказал сразу? Я бы сел обедать еще возлеРеки!

Он разложил на валежине ломти мяса, кусок сала, пучкисочного хвоща. Когда поднял голову, на поляне уже было пусто, а в чащешелестели удаляющиеся шаги.

Таргитай с наслаждением вонзил зубы в одуряюще пахнущеесало. Спина ныла, ноги гудели и чесались, словно влез в муравейную кучу.

Поляну окружали толстые раскоряченные деревья, присевшие кземле, словно готовились схватить бегущую дичь. Даже ветви опустили до земли,дабы ни человеку, ни зверю…

Напротив сухо блестел огромный прямой ствол лиственницы,высохшей, как муравей на солнце. Плотным забором поднимался черный лес пихтачас темными, опущенными до земли ветками. Свисали длинные седые бороды лишайника— зелья колдунов и чародеев.