В толпе запричитала, осела на землю женщина. Во весь голосзаголосила другая. На них цыкали, потом оттащили, чтобы не мешали.

Боромир сказал неуверенно:

— Таргитай безнадежен, а Олег еще чему-то можетнаучиться…

Громобой расхохотался, сказал грубым, как медвежий рев,голосом:

— Сам же берешь вместо него Тилака! Брось, мягким тебяделает старость. Чтобы в Лесу выжить, надо работать как муравьи. Все видят, чтоОлег — недотепа, неудачник. Поумнее Тарха, кто спорит, но ум занят чем угодно,только не делом. Мы решили? Решили. Так объяви общую волю!

Боромир вздохнул, сказал потухшим голосом:

— Невры Светлого Леса! Объявляю волю богов, которыесотворили нас, дали законы, ведут через Тьму. Этой весной, как всегда, мыперебрали молодняк. Боги благосклонны к Народу! Восемь подпарубков переводим впарубки. Лишь двое оказались никчемами. Вы знаете, как поступить.

Он повернулся к старцам, что сидели рядком на бревне, каксизые голуби. Народ тихонько переговаривался, вдали слышались вопли Росланихи.Тарас покачивал головой, но молчал. Боги, охраняя Народ, велели Маре и еекровожадным дочкам забирать больных еще во младенчестве. Другие помирают вдетстве. До парубочества дотягивают самые крепкие, выносливые. Однако здоровыйлюд тоже может сгинуть, если заведутся ленивые да робкие! Волей богов такихвыбраковывали при Посвящении в Охотники. Таргитая кормили, одевали, береглидевятнадцать весен, но, как видно теперь, с трудом добываемый корм ушел зазря.Закон строг: кто не работает — тот не ест. А Таргитай пытается остатьсядитятей, хотя перерос отца, в плечах — косая сажень, бера бы заломал, если быдовелось схлестнуться.

В полной тишине, когда даже матери Олега и Таргитая затаилидыхание, Громобой перекатился с пятки на носок и обратно, грянул устрашающе вовесь голос, покраснев от натуги:

— Гоям — веселье в честь светлых богов! Изгоям — деньна сборы!

Боромиру передали бубен, волхв постучал пальцами. Тугонатянутая кожа отозвалась глухим протяжным стоном. Народ зашевелился, парнивытянулись в линию. Когда в ряд встали охотники, вокруг костра образовалоськоло. Мужчины положили ладони соседям на плечи, переплетя руки.

Громобой молодецки крякнул, вломился в ряд. Он высился почтина голову над соседями, а его огромные, как бревна, руки едва не пригнули их кземле. Боромир начал постукивать в бубен. Мужчины покачивались, притопывали,еще не двигаясь с места. Девки легонько повизгивали. Босые, в посконныхрубахах, но у каждой на голове венок из травы, а то и бересты, в косах — ленты.Глаза дикие, шальные. После охотников придет их черед, а потом… потом начнетсято, о чем мечтали всю зиму, при одной мысли о пахучих травах и горячих жадныхруках начинает кровь шуметь в висках…

Бубен гремел громче, женщины били в ладони. В Лесу даже уженщин ладони широкие, мозолистые, и хлопки похожи на удары секиры по дереву.Мужчины медленно двинулись вокруг столба Велеса. Шли по ходу солнца, как ходилииспокон веков их пращуры. Боромир говаривал, что однажды, вот так двигаясь засолнцем, пращуры забрели в далекую жаркую Индию. Многие там остались, но другиечерез сотни лет вернулись…

Оставшись один, Таргитай пятился, пока под ногами незахлюпала вода. Над головой злорадно закричала птица, с низких ветвейпосыпалась труха. Он повернулся спиной к деревне, деревья расступились, но ещедолго слышал бубен, гром пляски. Земля вздрагивала: в нее одновременно билидесятки ног.

За Таргитаем зашлепали босые ноги. Догнал Олег — бледный,худой, с вытаращенными глазами. Он сутулился, острые ключицы выпирали, грозяпрорвать тонкую кожу. Одежда висела как на пугале.

— Тарх, — сказал он со страхом, — что теперьделать?.. Меня тоже… Тебя хоть за дело, а меня за что?.. Я старался, трудился…Пусть невпопад, но старался!

Крупные капли пота усеивали лицо, на носу висела капля.Глаза блестели, на худой жилистой шее нелепо болтался мешочек с засушеннымижабьими лапками.

— Не знаю, — ответил Таргитай хрипло.

В животе было тяжело и холодно, словно проглотил огромнуюмороженую рыбу. Он сел, прислонившись к могучему дубу. Над головой пробежала,цокая крохотными коготками, шустрая белка. Из-за Реки доносился шум, ликующиекрики.

Олег переступил с ноги на ногу, торопливо сел. Длинныйбалахон укрыл его ноги, молодой волхв стал еще больше похож на молодую девку.

— Неужели… изгонят? — переспросил он. — Былигоями, стали изгоями… Да лучше сразу головой в болото! В Лесу не выжить.

— Изгонят, — повторил Таргитай глухим голосом.

— Почему? Почему?

— А ты видел их глаза?.. Ликуют! Оказывается, насненавидят.

— Скорее завидуют, — ответил Олег поникшимголосом.

Лес обступал их со всех сторон, оставался лишь узкийпросвет, где журчала вода, прыгая по камням, издали доносились крики. От земли,скрытой толстой шкурой мха, тянуло сыростью, могилой. Мох вспучивался, кое-гделопался под напором белесых, как руки упырей, подземных корней. Тевысовывались, освобожденно шевелились, пытаясь схватить неосторожного человекаили зверя. Пахло гнилью.

Олег нервно оглядывался. В деревне ничто не скроешь,особенно трусость. Ни одна девка, даже рябая Дашка, не решалась выйти за Олега.Он был на три года старше Таргитая, но не разу не подрался, бледнел, завидевкровь. Когда однажды при нем резали козу, сомлел под насмешки парней и девок.

— Как пойдем в этот Лес? — спросил Олег. Он тряссявсем телом.

— Кто сказал, что пойдем вместе? — ответилТаргитай грубо. — Я с тобой рядом… не сяду.

Вечером в дверь, она же и крыша, громко постучали. Грубыйголос заорал, велел отворять, а то от двери останутся щепки, а землянку завалитземлей и бревнами. Тарас, громко шаркая подошвами, заспешил к двери. Таргитайостался на прогретых костром камнях, уткнувшись в шкуры.

Сверху спустился, пригибая голову, огромный человек.Мохнатая душегрейка мехом наружу распахнулась, обнажив такую же густую длиннуюшерсть. Тугие мышцы обнаженных рук блестели в свете лучины, как отполированныекорни старого дуба. Огромная тень метнулась по всему помещению, резкоизламываясь при переходе со стен на потолок.

Человек выпрямился, задев потолочную балку. Тарасзасуетился, вытер лавку чистым полотенцем.

— Садись, Мрак! Будь гостем. У нас беда, но тебе радызавсегда.

Мрак молча опустился на лавку. Дерево жалобно застонало,прогнулось. Черная тень замерла, погрузив половину комнаты в темноту.

Росланиха суетилась у очага, повернула к Мраку заплаканноелицо:

— Отужинаешь?

— Квасу, — гулко обронил Мрак.