Рози подняла миску и перевернула ее, не убирая листка, чтобынасекомое не сбежало раньше положенного срока. Сверчок энергично подпрыгивал,стукаясь твердой спинкой о картинку, изображавшую новую книгу Джона Гришема,которую можно было приобрести в «Уол-Марте» всего за шестнадцать долларов плюсналог. Негромко напевая «Когда я загадаю желание под падающую звезду», Розиперенесла сверчка к открытому окну, подняла листок и выставила миску. Насекомыеспособны падать с гораздо большей высоты и топать себе дальше, как ни в чем небывало (прыгать, поправилась она), не получив сколько-нибудь значительныхповреждений. Рози припомнила, что читала об этом где-то или, возможно, слышалав телевизионной программе, посвященной природе.

— Отправляйся, Джимини, — напутствовала она. — Прыгай, будьхорошим мальчиком. Видишь парк вон там? Высокая трава, изобилие росы, чтобытебя не мучила жажда, стаи сверчих…

Она умолкла на полуслове. Сверчок не мог попасть на второйэтаж в отворотах брюк Билла, потому что в тот понедельник, когда они вместеужинали, на нем были джинсы. Она обратилась к памяти, желая проверить своюдогадку, и память тут же подтвердила правильность информации, не оставляя нитени сомнения. Простая рубашка и джинсы «Ливайс». Она вспомнила, что еговнешний вид успокоил ее; повседневная одежда означала, что Билл не собираетсявести ее в фешенебельный ресторан, где на нее пялились бы, как на нечтодиковинное.

Обычные синие джинсы без отворотов. Тогда откуда взялсяДжимини? Но так ли это важно? Если Джимини приехал на второй этаж не вотворотах брюк Билла, значит, он прокатился на ком-нибудь другом, великое дело,и спрыгнул на лестничной площадке второго этажа, когда ему надоело сидеть наместе — эй, спасибо, что подбросил, приятель! А потом подлез под дверь, ну ичто из этого? Если на то пошло, из всех возможных незваных гостей он едва ли несамый безобидный.

Словно в подтверждение ее мыслей, сверчок вдруг выпрыгнул измиски и был таков.

— Всего хорошего, — крикнула ему вдогонку Рози. — Заглядывайв любое время. Серьезно, заходи, когда захочешь.

Когда она отходила от подоконника, внезапный порыв ветравыхватил у нее рекламный листок «Уол-Марта» и тот, лениво раскачиваясь ввоздухе, опустился на пол. Она наклонилась, чтобы взять его, и вдруг оцепенелас протянутой рукой, едва не дотрагиваясь пальцами до изображения книги ДжонаГришема. У самого плинтуса лежали еще два сверчка, оба мертвые, один на боку,второй на спине, подняв вверх свои маленькие лапки.

Одного сверчка она еще могла принять и объяснить, но трех? Вкомнате на втором этаже? Как, скажите на милость, истолковать это?

Затем Рози увидела еще кое-что — маленький предмет,застрявший в щели между двумя половицами рядом с дохлыми сверчками. Онаопустилась на колени, выудила его оттуда и поднесла к глазам.

Это оказался цветок клевера. Крошечный розовый цветокклевера.

Она опустила взгляд к щели, из которой достала цветок, сновапосмотрела на пару дохлых сверчков, затем медленно перевела взгляд, скользнувпо кремовой стене, к картине… картине, висевшей у окна. Она поглядела настоящую на холме Мареновую Розу (нормальное имя, не хуже и не лучше остальных),рядом с которой щипал травку недавно появившийся пони.

Отчетливо слыша стук собственного сердца — тяжелый,медленный, приглушенный барабанный бой в ушах, — Рози подошла ближе,наклонилась над мордой пони, наблюдая за тем, как образы растворяются,превращаясь в перекрывающие друг друга мазки старых красок с едва заметнымиканавками от кисти. Под мордой пони она рассмотрела темные, как лес, и светлые,как оливки, зеленые пучки травы, выполненные быстрыми последовательными движениямикисти художника. На зеленом фоне разбросаны маленькие розовые точки. Клевер.

Рози посмотрела на крошечный розовый цветок, уютноустроившийся на ладони, затем поднесла руку к картине. Цвета совпадалиидеально. Неожиданно — не осознавая, что делает, — она дунула на ладонь,посылая крошечный цветок в картину. Какое-то мгновение ей казалось (нет,неверно — на мгновение она почувствовала полную уверенность в том, что этослучится), что крошечный розовый шарик проскочит через полотно и попадет в мир,созданный неизвестным художником шестьдесят, восемьдесят, а то и сто лет назад.

Разумеется, ничего подобного не случилось. Розовый цветокстукнулся о стекло, закрывающее холст (удивительно, что написанная масломкартина взята под стекло, сказал Робби в тот день, когда они познакомились),отскочил и упал на пол, несколько раз подпрыгнув, как скатанная в плотный шариктуалетная бумага. Может, картина и волшебная, но прикрывающее ее стеклосовершенно обыкновенное.

«Тогда как же сверчкам удалось выбраться? Ты ведь,признайся, считаешь, что именно это и произошло, верно? Что они каким-тообразом попали в комнату из картины, не так ли?»

Да поможет ей Бог, но она считала именно так. Ей подумалось,что в те часы, когда она покидает комнату и оказывается среди других людей,подобная мысль не вызовет у нее ничего, кроме смеха или недоумения, но сейчасона полагала именно так: сверчки выпрыгнули из травы у ног женщины в мареновомхитоне. Что они неведомым путем перебрались из мира Мареновой Розы в мир РозиМакклендон.

«Но как? Не могли же они просочиться сквозь стекло?»

Нет, разумеется, нет. Это глупо, но… Рози протянула руки(слегка дрожащие) и сняла картину с крючка. Она унесла ее в кухонную нишу,поставила на стол, затем перевернула. Написанные углем буквы стерлись донеузнаваемости; не знай она, что раньше на оборотной стороне полотна стояло:«МАРЕНОВАЯ РОЗА», ей ни за что не удалось бы прочесть надпись.

Нерешительно и боязливо (возможно, страх присутствовалпостоянно, но лишь теперь она ощутила его в полной мере) она дотронулась добумажной подкладки. Бумага зашуршала и затрещала. Затрещала слишком сильно. Акогда Рози ткнула в нее пальцами чуть пониже, туда, где коричневая бумагаскрывалась под рамкой, то почувствовала, что под ней что-то есть… какие-томелкие предметы…

Она сглотнула; горло ее так пересохло, что глотать былобольно. Одеревеневшей рукой, принадлежащей, казалось, совершенно другому человеку,она выдвинула ящик кухонного стола, порывшись, нашла нож для разделки мяса имедленно поднесла лезвие к коричневой бумажной подкладке картины.

«Одумайся, дура! — закричала Практичность-Благоразумие. — Неделай этого, ты ведь не знаешь, что там обнаружится!»

Она на секунду или две прижала кончик ножа к коричневойбумаге, готовая вспороть ее, затем передумала и отложила нож. Подняв картину,посмотрела на нижнюю часть рамы, отмечая удаленным уголком сознания, что ееруки колотит сильная дрожь. То, что она увидела — трещину размером в четвертьдюйма в самом широком месте — совсем ее не удивило. Она снова поставила картинуна стол и, придерживая ее правой рукой, левой — более развитой и умной —поднесла нож к коричневой подкладке картины.