Куда и каким числом никто не спросил. Люди давно уже ожидали этого приказа, и все знали, что «государь» говорил о городе Оренбурге.

– Слава тебе Господи! – пронёсся по избе вздох облегчения. – Наконец-то дождалися!

– К войску прям сейчас ступайте. Да проследите, чтоб спозаранку все зараз сытыми и трезвыми были! Не баклуши бить идём, а ворогов колошматить!

Как только «бояре» и «полковники» покинули «штаб», с улицы послышались радостные крики.

– Теперь мы им зададим!

– Надерём задницу немчуре Рейнсдорпу и евоным прихлебателям!

– В Оренбург! На город!

Вопреки существующим правилам Пугачёв сегодня сел за стол один. От жареной баранины шёл ароматный запах. Он отрезал от куска тонкие ломтики, клал их в рот и тщательно пережёвывал. «Государь» ел с жадностью, естественной для здорового, полного сил мужчины, после утренней прогулки на свежем воздухе. В дверь тихо постучали.

– Войди кто пожаловал, – крикнул Пугачёв, подумав, что это пришёл кто-то из его приближённых.

Но он ошибся.

Жаклин вошла в избу вся преобразившаяся после сидения в ожидании казни в подполе. Она причесалась, освежила лицо, привела в порядок свой туалет. Женщина очаровательно улыбнулась, показав великолепные зубки. Лицо её, однако, сохраняло своё обычное загадочное выражение. Повинуясь жесту Пугачёва, она присела за стол, но разделить с «государем» трапезу вежливо отказалась. Жаклин взяла лишь чашу с томлёным в печи молоком и поднесла её к губам.

На поверхности молока плавала плёнка. Жаклин стала ловить её кончиком языка, не спуская глаз с «ампиратора». Это внезапно возбудило в нём огромное желание, и Пугачёв посмотрел на соблазнительницу другими глазами. Отодвинув от себя поднос с бараниной, он намазал булку толстым слоем масла и тоже взял бокал с молоком. Между тем «государь» не сводил вожделённого взгляда с груди Жаклин, соблазнительно вздымавшейся под платьем.

Та заставила себя густо покраснеть, потупила взор, и на её лице тотчас появилось подходящее случаю выражение.

– Государь, – прошептала она ангельским голоском, – ты всегда делаешь то, что обещаешь?

– Не изволь сумлеваться, – осклабился тот, вытирая бороду и усы пятернёй.

Жаклин, желая придать побольше загадочности своему визиту, бросила взгляд в сторону окна.

– Ты что-то сказать хотишь, барынька? – спросил Пугачёв, сложив руки перед собой и слегка подавшись вперёд. – Говоришь, что выплясывала на балах со мною?

Жаклин облегчённо вздохнула. Начало разговора ей понравилось.

– И не только танцевали на балу, «государь», – ещё более загадочно ответила она. – А вам бы сейчас отдохнуть, «ваше величество». Поездки верхом всегда утомительны!

– Для кого? Для меня? – воскликнул Пугачёв ошарашенно. – Да я, бывало, на Дону… – Он осёкся и прикусил язык, вовремя сообразив, что не то говорит. – Сегодня я не почуял усталости. А за заботушку – спаси Христос!

Жаклин сложила перед собой свои изящные руки и подалась вперёд. Этот тонкий манёвр был предпринят для того, чтобы её грудь снова привлекла к себе полный желания взгляд «ампиратора».

– А вы когда-то поклялись мне в вечной любви, «государь», – прощебетала Жаклин, – вы не припоминаете?

Сбитый с толку Пугачёв задумался, но быстро взял себя в руки. Он решил играть в игру, предлагаемую прекрасной собеседницей.

– Ещё бы, – сказал он, – как же… припоминаю! Только вот в толк не возьму, где это было?

– И в Петербурге, и в Париже, – ослепительно улыбнулась ему Жаклин. – Я никогда не забуду те прекрасные мгновения!

Пугачёв удовлетворённо рассмеялся. Но зато на лицо Жаклин легла едва заметная тень неудовольствия. Она промолчала, и только вздох «сожаления» слетел с её уст. «Государь» пытливо взглянул на неё и отрывисто произнёс:

– Ты, краса-барынька, мне думается, хотишь что-то просить?

– Да, но не решаюсь. Я слышала, что этого казака Архипа вы снова собираетесь казнить?

– Я ещё не мыслил об том. Других забот полон рот!

– А мне его жаль, – вкрадчиво проговорила Жаклин. – Его же три раза подряд Господь от смерти отвёл. Может быть, вы помилуете его?

– Об нём лучше не хлопочи! Я и так слугу твоего помиловал! И солдат ещё в пристяжку. А почто ты интерес к нему возымела, барьнька? Он что, тоже благородных кровей?

– Да нет, казак он, – вздохнула Жаклин и, меняя тактику, выдавила на глаза слезу. – Я вот подумала, а может, знамение это? Может быть, Господь благоволит к этому несчастному и за его смерть пошлёт кару небесную на вашу голову?

Пугачёв задумался. Когда Жаклин начала терять терпение, вдруг сказал:

– Странный он какой-то. И крест на груди цыганский носит. А может, колдун он? Вот возьмёт и порчу на войско наведёт али ещё какую непотребность выкинет?

– Господь с вами, «государь», – неожиданно с жаром воскликнула Жаклин. – Да разве колдуны такие бывают? Да по нему видно, что он так – размазня юродивый и муху просто так не обидит!

Пугачёв изменился в лице, и Жаклин сразу же заметила это.

– Вот что, барынька, – глухо сказал он, – ступай к себе, красавица. Не до тебя мне нынче! Об казаке «твоём» апосля покалякаем, а покуда он ещё потомится в темнице!

Жаклин не решилась больше настаивать. Довольный вид «государя» сначала вселил в неё надежду, но теперь она уходила разочарованная, разозлённая и огорчённая.

Оставшись один, Пугачёв прошёлся по избе, затем остановился у стола, где стоял поднос с недоеденной бараниной, задумчиво посмотрел на остывшее мясо. Взяв нож, он поковырял остриём аппетитного вида рёбрышки, и вдруг рука его опустилась. Какая-то светлая мысль пришла ему в голову. Емельян вонзил нож в кусок баранины и налил в чашу вино. Так он поступал всегда, когда радость наполняла его очерствевшую душу.

* * *

– На Оренбург! На Оренбург!

Этот возглас, как призыв, как птица, летал над гудящей слободой от избы к избе, от шатра к шатру. Никто не спрашивал, кем отдан этот приказ, все знали кем! Казаки спешили поскорее занять свои места в строю.

Пугачёв был уже за околицей. Вместе с Андреем Овчинниковым и Иваном Зарубиным-Чикой верхом они стояли на пригорке. «Государь» посматривал то в сторону города, то в сторону слободы. Небо только начинало розоветь на востоке. Вокруг всё ещё было погружено в дремоту.

– В городе ещё видать ни сном ни духом не ведают, что мы на подходе, – сказал Пугачёв, прислушиваясь к шуму выдвинувшегося из слободы войска. – А мы тут как тут! Но кого-нибудь надо в Берде оставить, сторожили чтоб.

– Живей, казаки! – орали, не жалея связок, «полковники», подгоняя войско. – Шибче… шибче шагайте, увальни, да не тянитеся стадом! Чтоб все со стороны зрили, что войско царёво идёт, а не стадо баранов!

За околицей войско выровнялось и разбилось на отряды. Передвигаться стали значительно свободнее. Пугачёв с гордостью