— Ты чего это? — Отец лязгнул зубами.

Вилли фыркнул.

— Кажись, не в той тональности спел, — сконфуженнопроизнес отец.

Шар в груди Вилли взорвался. Он захохотал.

— Папа! — он подпрыгнул. Схватил отца за руку изабегал по кругу, крякая и кудахча. Ладони били по коленям, пыль летеластолбом.

— «О Сюзанна!»

— «Ты не плачь обо мне!»

— «Я пришел из Алабамы…»

— «И банджо мое…»

— «При мне!» — хором выкрикнули они.

Гармошка хрюкнула и выдала истошный фальшивый визг. ЧарльзХэллуэй, не обращая на это внимания, требовал от нее какую-то плясовуюсобственного изобретения, изгибался, подпрыгивал и никак не попадал ладонью посвоей пятке.

Они кружились, сталкивались, бодались и дышали всезапаленнее: ха! ха!

— О Боже мой, ха! Вилли, сил нет! Ха-ха!

Они хохотали как безумные, и вдруг посреди хохота кто-точихнул. Отец и сын повернулись. Вгляделись.

Кто это там лежит в лунном свете? Джим, что ли? Найтшед? Этоон чихает? И щеки порозовели?

Да ладно! Отец сгреб и закружил Вилли, попискивая гармошкой.Они прошлись в дикой самбе раз, другой, перепрыгнули через Джима, попавшегосяна дороге.

— «Ктой-то там на кухне с Диной?» — горланили они.

— «Я-то знаю, что за гусь!»

Джим провел языком по губам. Никто этого даже не заметил. Аесли и заметил, то не подал виду. Джим открыл глаза. Первое, что он увидел,были два идиота, скакавшие в пыли. Джим помотал головой: не может быть. Он шелчерез годы, вернулся Бог весть откуда, а ему даже «Эй!» никто не сказал.Дергаются как припадочные. Обидные слезы защипали глаза, но еще прежде слез изгорла проскользнул смешок, за ним — другой. Джим расхохотался. Нет, ну ониточно ополоумели, этот Вилли со своим стариком. Скачут как гориллы, пыльстолбом, и морды у обоих при этом загадочные. Они вились вокруг Джима, хлопалисебя по коленкам и с оттопыренными ушами трясли над ним головами. И онисмеялись. Все время смеялись. Волны их веселья омывали Джима с головы до ног, иказалось, смех не иссякнет, даже если рухнут небеса или разверзнется земля.

Глядя на друга, Вилли скакал как сумасшедший и с восторгомдумал: «Он не помнит! Не помнит, что был мертвый, а мы не скажем ему,никогда-никогда не скажем! Ду-да-да! Ду-да-да!»

Ни Вилли, ни отец не крикнули: «Привет, Джим! Давай снами!», нет, они просто протянули руки, словно он случайно, ну, например,споткнувшись, выпал из их круга, и дернули его обратно. И Джим взлетел. А когдаопустился на землю среди них, то уже плясал с ними вместе. Теперь, крепкосжимая горячую руку Джима, Вилли точно знал: они дурачились не зря. Это ихвопли, прыжки и нелепые рожи вливали в Джима живую кровь. Они приняли его, какповитуха принимает новорожденного, встряхнули, похлопали по спинке, и Джимзадышал.

Отец пригнулся, Вилли с ходу перемахнул через него и тут жепригнулся сам. Чехарда сразу пошла замечательно, в хорошем темпе, и вот ужеВилли и отец стоят пригнувшись друг за другом и ждут прыжка Джима. Джим прыгнулраз, другой… но одолел только половину спины Чарльза Хэллуэя, и они всей кучей,с совиным уханьем и ослиным гоготом, покатились в траву. Все трое чувствовалисебя словно в Первый День Творения, когда Радость еще не покинула СадГосподень.

Охая, они уселись на траве, похлопывая друг друга по плечам,разобрались с ногами — где чьи? — и обменялись счастливыми взглядами,немножко пьяные от пережитого веселья. А потом, насмотревшись на соседа,наулыбавшись, посмотрели на луг.

Поверх слоновых могил рухнувших шатров лежали перекрещенныешесты. Ветер шевелил складки, как лепестки огромной черной розы.

Мир вокруг спал, и только они, троица уличных котов,довольно жмурились на луну.

— Что это было? — сиплым от недавнего смехаголосом выговорил наконец Джим.

— Э-э, чего только не было! — воскликнул ЧарльзХэллуэй.

Все трое снова рассмеялись, но вдруг Вилли схватил Джима заруку и заплакал.

— Эй, — тихонько сказал Джим и снова повторилнежно: — Эй, ну…

— Джим, ох, Джим, — уже не сдерживалсяВилли, — Джим, мы с тобой всю жизнь друзьями будем…

— Это уж точно, — тихо и серьезно подтвердил Джим.

— Ладно, все в порядке, — сказал ЧарльзХэллуэй. — Теперь можно и поплакать. Из лесу выбрались, это главное. Домаеще насмеемся.

Вилли отпустил Джима и теперь стоял, с гордостью глядя наотца.

— Ой, папа, ты же такое сделал!..

— Не я один. Мы вместе сделали.

— Без тебя бы ничего не вышло. Значит, я просто не зналтебя, но зато теперь-то уж точно знаю.

— Ну да?

— Ей-богу!

Каждому из них казалось, что голову другого окружает влажное,мерцающее сияние.

— Годится! — согласился отец и протянул руку.

Вилли схватил ее и потряс. Получилось смешно, и недавниеслезы как-то сами собой высохли. Теперь они смотрели на следы, уходящие по росев холмы.

— Папа, они вернутся? Как ты думаешь?

— И да, и нет. — Отец убрал в карман губнуюгармошку. — Они не вернутся. Будут другие, похожие. Не обязательноКарнавал, одному Богу известно, под какой личиной они явятся в следующий раз.Может, уже на восходе, может, ближе к полудню или в крайнем случае на закате,но они придут.

— Нет! — невольно воскликнул Вилли.

— Да, сынок. Теперь уж всю жизнь придется быть начеку.Все только начинается.

Они неторопливо обогнули карусель.

— А как же мы их узнаем? — допытывалсяВилли. — На кого они будут похожи?

— Может быть, они уже здесь, — тихо ответил отец.

Оба друга быстро огляделись. Но поблизости была толькокарусель да они сами. Тогда Вилли поднес руки к лицу и внимательно осмотрел их,перевел взгляд на Джима и снова — на отца.

Чарльз Хэллуэй кивнул. Только один раз. Потом взялся замедный шест и легко вскочил на карусель. Вилли встал рядом с ним. И Джим тоже.Джим потрепал гриву черного жеребца, Вилли погладил коня по шее. Огромный кругплавно накренился на волнах ночи.

«Только три кружочка вперед, — подумал Вилли. —Ну, поехали!»

«Четыре круга вперед, приятель, — подумал Джим. —Поживее!»

«Всего десять кругов назад, — подумал ЧарльзХэллуэй. — Господи!»