Виспер поднял голову, чтобы взглянуть на купол, и с отвращением поджал губы.

— Какой дурной проект! Разве это не чудовищно? Этот купол. Ну и купол! Ему требовался этот купол! Он просто слишком большой, видишь? Купол меньшего размера смотрелся бы лучше. Да, он был бы гораздо более уместным.

Да Гама повернулся, чтобы это обдумать, но внезапно Виспер оказался рядом с ним, рядом с его ухом.

— Это самое уединенное место в Биджапуре. Нас никто не услышит.

Да Гама содрогнулся, когда Виспер нежно провел рукой у него по спине.

— Твой партнер — дурак, — продолжал хасваджара. Его губы находились так близко, что касались волос в больших ушах Да Гамы. — А ты, похоже, совсем не дурак. Мне приходится терпеть общество такого количества дураков, что я рад иметь дело с исключением.

Да Гама повернулся, чтобы ответить, но Виспер зашипел ему в ухо, словно змея.

— Не шевелись, — сказал евнух. — Слишком много людей упали отсюда и умерли. А теперь посмотри на меня.

Да Гама повернулся к Висперу, удивившись подразумевавшейся угрозе. На солнечном свете кожа евнуха казалась бескровной и тонкой, как пергамент. Даже его глаза были бледными.

— Итак… ты знал ценность этой шлюхи. Ну, хорошо для тебя. Если бы тебя там не оказалось, я получил бы ее за гораздо меньшие деньги, но на этом этапе ты выиграл. Если она та, кто мы думаем, если у нее есть то, что мы думаем, то что такое семь лаков?

— Кто такие «мы»?

Виспер нахмурился, глядя на него:

— Пожалуйста, не надоедай мне. Я слишком скоро умру, чтобы терять время на глупости. Ты знаешь, кто мы такие.

Но лицо Да Гамы ничего не выражало.

— Один член нашего Братства много лет искал эту девушку. Он ее наконец нашел. Очевидно, ты это уже знал или догадался.

Лицо Да Гамы никак не выдало его. «Слиппер», — подумал он. Но почему и как — он так и не понял.

Виспер покачал головой:

— Это хорошо. Напомни мне, Деога, чтобы я не играл с тобой в азартные игры. Для фаранга твое лицо очень мало что выражает. Прошу тебя, прекрати со мной играть и принимай меня всерьез. Ты получишь свое золото, но я должен получить ее в целости и сохранности. Ты понимаешь? Полностью, нетронутой. И ее, и все, что она везет с собой. Все. Ты понимаешь меня?

Да Гама кивнул, и губы евнуха растянулись в стороны, открывая длинные, покрытые пятнами зубы. Ветер усилился, развевая волосы и одежду Да Гамы. А евнуха, казалось, он не касался. Да Гама уже собирался ответить, но Виспер покачал головой:

— Не говори, а слушай. Этот старик, фаранг, играет в азартные игры. Он часто проигрывает. Сейчас он включился в другую игру — на престолонаследие. Он поставил на Вали-хана. Он поставил свою жизнь. И твою тоже. Ты должен подумал, стоит ли делать такую ставку. Может, ты захочешь поставить на кого-то другого.

Евнух растянул губы в дружеской улыбке:

— Я говорил тебе, что мы отправим с тобой одного брата. Вы вместе поедете за профессиональной танцовщицей. Я думаю, ты с ним знаком. Со Слиппером?

У Да Гамы округлились глаза, и Висперу пришлось приложить усилия, чтобы не рассмеяться.

— Да. Слиппер поднялся в этом мире, Деога. Теперь носит кольца на пальцах. Ты должен относиться к нему с уважением.

Виспер многозначительно приподнял почти отсутствующие брови, а затем кивнул на открытую дверь.

— Спускайся первым, фаранг. Присоединяйся к своему партнеру во дворце.

Выходя, Да Гама услышал, как евнух добавил:

— Помни: целиком!

Когда Да Гама вышел на галерею, слова Виспера эхом повторились под погруженным в тень куполом.

* * *

Носильщики опустили его у входа в Гаган-махал, в нескольких ярдах от «небольшого домика» Шахджи. Да Гама резко поднял голову. Она у него все еще кружилась после новостей о Слиппере, услышанных от Виспера. Каким образом этот проклятый евнух оказался в деле?

Цитадель гудела. Босые крестьяне и купцы потоком шли навстречу Да Гаме, поскольку короткая аудиенция у вдовы султана для народа закончилась и их больше никто не желал видеть. Вместо них появился поток военачальников и усыпанных драгоценностями аристократов в паланкинах и на украшенных перьями лошадях. Они были слишком высокопоставленными, слишком великими, чтобы браться за поводья, поэтому ехали со сложенными на груди руками или читали Коран. Лошадей даже самых незначительных господ вели высокие конюхи, которых выбирали на эти должности за внушительный вид. Чем более высокопоставленным являлся господин, тем большее количество людей сопровождали его: кто-то нес зонтик, кто-то обмахивал его веером, были слуги в парадной и обычной одежде, а также стражники с длинными копьями.

Когда носильщики наконец сняли простой паланкин Да Гамы со своих плеч и он ступил на землю, то обнаружил, что окружен такими высокими зданиями, что они закрывают утреннее солнце. Самым высоким был Гаган-махал, где ему теперь предстояло жить, как гостю Викторио. Что-то в поведении носильщиков изменилось. Он почувствовал, что они смотрят на него с явной неприязнью.

«Почему? — подумал Да Гама. — Они сравнивают меня с этими богатыми господами? Или это из-за разговора с Виспером?»

Никто не пошевелился, чтобы помочь ему, Да Гама достал свои седельные вьюки из паланкина и пошел. Старший носильщик указал ему на вход во дворец и сообщил, что его комната находится на седьмом, верхнем, этаже.

Да Гама снова стал подниматься по узкой лестнице, преодолевая пролет за пролетом. Когда он добрался до последнего, то натолкнулся на Викторио, который медленно, кряхтя взбирался по лестнице. Маус поддерживал старика под руку и недовольно посмотрел на Да Гаму.

— Давай я помогу, — предложил Да Гама старику.

— Нет, мой мальчик, я уже почти дошел, — выдохнул Викторио.

Их комнаты выходили во двор, и с балкона Да Гама увидел старый город. Вдали красовался огромный купол Гол-Гомбаза. Маус обмахивал Викторио веером. Старик опустился в большое деревянное кресло, единственный предмет мебели фарангов в комнате. Викторио был изможден. Слабым взмахом руки он показал Да Гаме на подушку у своих ног. Лицо старика побледнело, дышал он часто и неровно.

Да Гама уселся туда, куда сказали. Не поворачивая головы, Викторио взглянул на Да Гаму.

— Ты не подчинился мне. Я сказал, чтобы ты молчал.

Да Гама просто смотрел на него.

— Ты испортил мою стратегию.

— Прости меня.

Викторио фыркнул. Это нарушило ритм его дыхания, и он побледнел еще больше. Ему потребовалось какое-то время, прежде чем он нашел в себе силы снова заговорить:

— Я планировал потребовать семьдесят тысяч анн. Я согласился бы на шестьдесят, но надеялся на семьдесят. Но ты вмешался. Теперь мы благодаря тебе получим за танцовщицу семьсот тысяч, в десять раз больше того, на что я надеялся, — он стал хватать воздух ртом после такого длинного предложения. — А почему ты назвал такую немыслимую цену?