Нет, на самом деле Луис не верил в то, что кот мог бытьживым, когда его хоронили.

– Я верю, что мы уходим, – медленно сказал он дочери. – Аесли быть точным, у меня нет своего мнения. И тут каждый человек считаетпо-своему. Я верю, что мы исчезаем, и в то, что миссис Крандолл оказалась втаком месте, где будет счастлива.

– Ты в это веришь, – протянула Элли. Это был не вопрос. Ееслова прозвучали испуганно.

Луис улыбнулся, немного обрадовавшись и немного смутившись.

– Я уверен в этом. И я верю, что для тебя самое время спать.Уже десять минут назад тебе пора было лечь.

Он дважды поцеловал дочь в губы и носик.

– Ты думаешь, что животные тоже уходят?

– Да, – сказал он машинально и в тот же момент мысленнодобавил: «Особенно коты». Слова мгновение дрожали у него на губах, готовыесорваться; кожа Луиса пошла мурашками. Ему стало холодно.

– Ладно, – спокойно сказала Элли. – Пойду поцелую мамочку.

– Правильно.

Луис посмотрел вслед дочери. За дверью гостиной онаповернулась и сказала:

– Я сильно струсила насчет Черча в тот день, так? Плакала ивсе такое?

– Нет, милая, – сказал Луис. – Я не думаю, чтоб ты сделалачто-то глупое.

– Если он умрет я смогу его похоронить? – спросила она, апотом решила, что мысль, высказанная ею вслух, слишком страшная. Тогда онасказала, словно соглашаясь сама особой. – Точно…смогу. – А потом отправилась напоиски Речел.

* * *

Позже, в кровати, Речел сказала Луису:

– Я слышала, о чем ты с ней говорил.

– И ты не одобряешь? – спросил Луис. Он решил, что, можетбыть, лучше будет разобраться с этим, раз Речел сама так хочет.

– Да, – ответила Речел, чуть поколебавшись. Не слишком-тоэто на нее похоже. – Да, Луис, этот разговор мне не понравился. Я неожиданноиспугалась. Ты же знаешь меня. А когда я пугаюсь, я перехожу к обороне.

Луис не мог вспомнить, чтобы Речел когда-нибудь говорила стаким усилием. Неожиданно он почувствовал, что должен вести себя осторожнее,чем раньше, когда говорит с Элли в присутствии Речел. Он чувствовал себя так,словно попал на минное поле.

– Испугались чего? Смерти?

– Не моей, – проговорила она. – Я твердо уверена.., чего-тобольшего. Когда я была маленькой, я больше думала об этом. Забытые сны. Сны очудовищах, которые явятся в мою кровать съесть меня… Все чудовища выгляделипохожими на мою сестру Зельду.

«Да, – подумал Луис. – Все дело именно в этом. Наконец этовсплыло на поверхность впервые за время их супружеской жизни».

– Ты не рассказывала о ней, – сказал Луис. Речел улыбнуласьи прикоснулась к нему.

– Ты, Луис, такой хороший… Я никогда никому не рассказывалао ней. И я пыталась никогда о ней не думать.

– Всегда предполагал, что на это у тебя есть свои причины.

– Да.

Речел замолчала, задумавшись.

– Я знаю, она умерла.., менингит спинного мозга…

– Менингит спинного мозга, – повторила Речел. – Нигде в домедаже не осталось ее фотографии.

– Есть фотография маленькой девочки в альбоме твоего отца.

– В его кабинете! Да. Я о ней забыла. И моя мать, думаю,носит одну фотографию в бумажнике. Зельда была на два года старше меня. Оназаболела.., и лежала в дальней спальне.., она лежала в дальней спальне, словнонаша нечестивая тайна!

Неожиданно Речел откинулась на подушки, затряслась врыданиях. Луис решил, что это начало истерики и встревожился. Он потянулся кжене, взял ее за плечо, но Речел отодвинулась от него. Луис успел толькоухватить кончиками пальцев ночную рубашку жены.

– Речел.., крошка.., я не…

– Не говори ничего, – сказала она. – Не утешай меня, Луис. Уменя только один раз хватит сил рассказать об этом. Наверное, после я не смогузаснуть.

– Это ужасно? – спросил он, уже зная ответ. Слова Речелобъясняли очень многое, даже те вещи, которые никогда не связывались раньше соСмертью, по крайней мере, для Луиса. Речел никогда не ездила с Луисом напохороны.., даже на похороны Эла Лока, его приятеля-студента, который погиб,врезавшись на мотоцикле в городской автобус. Эл был постоянным гостем в ихквартире, и Речел он нравился. Но на его похороны она не пошла.

«В тот день ее вырвало, – неожиданно вспомнил Луис. – У нееначинался грипп.., или что-то в таком роде. Выглядело серьезно. Но на следующийдень с ней было все в порядке… После.., похорон с ней снова стало все впорядке», – поправил он сам себя. Вспоминая, он подумал, что ее тошнота можетбыть чистой психосоматической реакцией.

– Все правильно, это ужасно. Хуже, чем ты можешь себепредставить, Луис. Мы день ото дня видели, как прогрессирует ее болезнь, исделать ничего не могли. Ее мучила постоянная боль. Казалось, ее телоссохлось.., съежилось.., ее плечи сгорбились, а лицо осунулось, словнопревратилось в маску. Руки – словно птичьи лапки. Иногда я кормила ее. Яненавидела ее, но делала это и никогда не говорила: «фу!» Когда ее болистановились совсем невыносимыми, родители давали ей кучу лекарств – сперваслабые, а потом те, которые могли превратить ее в наркоманку, если бы онавыжила. Но, конечно, все знали: она уже никогда не вернется к нормальной жизни.Я считала, что она.., наша тайна от всех. Потому что мы.., хотели ее смерти,Луис, мы желали ее смерти, и нельзя было сделать так, чтоб она больше нечувствовала боли. Она выглядела таким чудовищем.., и постепенно она становиласьвсе ужаснее и ужаснее…

Речел закрыла лицо руками.

Луис нежно коснулся ее.

– Речел, тут нет ничего ужасного.

– Есть! – закричала она. – Есть!

– Похоже, произошло то, что и должно было случиться. Жертвадолгой болезни часто становится требовательным, неприятным чудовищем, – заметилЛуис. – Идея святости, долго-страдания – романтическая фантазия. Время первымнеожиданно делает отметку на привязанном к кровати пациенте. Он или онаначинает мучиться, изнемогать. Окружающие не могут ничего противопоставитьэтому. Нельзя помочь людям, оказавшимся в такой ситуации.

Речел смотрела на Луиса, удивляясь.., почти с надеждой.Потом недоверие появилось у нее на лице.

– Ты серьезно?

Луис сумрачно улыбнулся.