к станции. Оттуда валил дым – в небо и мне в лицо. Все больше дыма. Ядовитого. А там, внутри, Тома.

Лишь сейчас я выпустил из рук мешок с мусором.

Я бежал, но пожар расползался быстрее. Пламя охватило главный вход.

Я метнулся к задней двери, но она оказалась заперта.

Вернулся к главному входу. И остановился. Время шло.

Пламя наступало. На землю, словно снег, уже падал пепел. И на меня тоже.

Вода. Вода. Нужна вода. Шланг.

В эту секунду сзади послышался крик:

– Давид!

Я обернулся. Это была Анна. На руках она держала Огюста, а за ее спиной маячила Лу. Они, наверное, выбежали из дома, едва почуяв запах гари.

Из глаз у нее текли слезы.

– Давид! Подожди! – закричала она.

– Мне надо внутрь! – крикнул я в ответ. – Надо найти Тома!

– Нет! – возразила она. – Нет!

Один прыжок – и она очутилась возле меня.

– Ты туда не пойдешь!

– Я должен! Там Тома!

И тогда она сунула мне в руки Огюста. Подняла малыша и заставила меня взять его.

Сама же Анна подняла Лу, и та уткнулась ей в плечо. Я услышал, что она плачет.

– Бежим, – сказала Анна, – ты что, не понимаешь? Уезжаем отсюда!

Я держал на руках Огюста. Ничего не понимая, он улыбался мне. Улыбался четырьмя белыми зубами. Я тоже ничего не понимаю, подумал я, я тоже.

– Давид! – окликнула меня Анна.

– Он все сильнее, – проговорила Лу.

Я обернулся к зданию.

Пожар превратился в яростную, всепожирающую пасть.

Искры разлетались во все стороны, поджигая растущую на дюнах сухую траву.

И высохшие деревья за станцией.

Пламя прогрызало себе дорогу, словно животное, которое чем больше пожирает, тем крупнее, сильнее, быстрее делается.

Тут я, наконец, побежал. Огюст колотил ножками мне по бедру. Он смеялся, решил, будто я с ним играю.

– Мы успеем до квартиры добежать? – спросил я.

– Да, – ответила Анна, – должны успеть. Там паспорта. И все остальное.

Мы бежали к городу. Дыхание обжигало горло, глаза резало.

Позади остался пляж, где стояли старые летние домики, заколоченные и засыпанные песком.

Пожар мы опередили.

– Должны успеть, – сказал я, – все будет хорошо. Мы должны успеть. Все будет хорошо.

Я снова и снова повторял эти слова, словно заклинание.

По пустынным улицам, мимо закрытых магазинов. Вверх по лестнице, в квартиру. Как же хорошо пахнет, подумал я, пахнет домом. Я обожал этот запах.

А потом я взглянул на себя в зеркало. Седой от пепла незнакомец.

– Вот. – Анна намочила водой из бака полотенце, кинула его мне.

Я слегка привел себя в порядок. Анна тем временем сунула в дорожную сумку какую-то одежду и немного еды.

– И паспорта, – напомнил я.

– Да-да, – кивнула она, – я их уже положила.

– Ты у меня умница, – похвалил я.

Мне хотелось еще кое-что сказать. Попросить прощения. Мне следовало извиниться.

За то, что мы остались. За то, что я не слушал ее. Что мы до сих пор не уехали. И за то, что вынуждены покидать дом вот так, совсем налегке.

Однако сказать я ничего не успел, потому что с улицы послышался шум. Шипение – нет, тихое рычание, которое становилось все громче.

– Он приближается, – сказала Анна.

– Но он же сюда не придет? – спросила Лу.

Мы не ответили. Я подхватил сумку. Поднял Огюста. Анна взяла за руку Лу. Мы выбежали на улицу.

– Мама, ты не заперла, – сказала Лу.

Но и на это ответа не дождалась.

Мы побежали в центр, дальше от пляжа, от опреснительной станции.

Я оглянулся. Пламени было не видно, лишь дым. Дул слабый ветерок, и вместе с ним на город надвигалась черная стена.

Сердце в горле, дыхание сбивалось. Огюст на руках. Он больше не смеялся.

Анна тянула за собой Лу, но та не поспевала. Тогда Анна подняла ее.

Посадила на бедро. Однако дело пошло еще медленнее. Лу была чересчур тяжелая.

– Давай-ка держи его, – я протянул Анне Огюста, – понесешь его.

Мы поменялись. Вот тогда это и произошло. Анна и Огюст. Лу и я.

И мы снова побежали.

Вот и центр города. Велопрокат. Мимо улыбающихся пластмассовых фигур в маленьком парке аттракционов на углу. Мимо аптеки. И всех кафе-мороженых. Мимо бургерной, когда-то самой популярной в Аржелесе.

Я бежал, забыв оглянуться.

Лу уткнулась мне в плечо. Я слышал, что она плачет. Но было не до утешений. Я бежал.

И забыл оглянуться.

– Мама? – внезапно спросила Лу.

И только тогда до меня дошло, что Анны рядом нет.

Я звал ее. Кричал. Орал.

Голосок Лу – она кричала громче меня, – ее тоненький голосок накладывался на мой.

– Мама!

– Анна!

– Мама!

Но Анна все не появлялась.

Тогда я развернулся и бросился назад, к пожару, к его рычанию.

Они наверняка где-нибудь там.

Анна, скорее всего, споткнулась, однако я ее найду.

– Анна! Анна!

Но меня ждали лишь пустые улицы.

– Огюст! Анна! Огюст!!!

Я ничего не слышал – ни ее голоса, ни его плача.

Вскоре остался лишь треск пламени. Я и не подозревал, что огонь способен надвигаться с такой скоростью.

Высохший город, пять лет не видевший дождя, исчезал в огне.

Сгореть может все. Вот все и сгорело. Весь мой мир сгорел.

Сигне

Некоторые расставания проходят медленно, конкретного дня не назовешь, переход неторопливый и спокойный… Но бывают и другие… Я точно знаю, в какой день потеряла Магнуса.

Нет. В какой день он меня потерял.

Я помню минуту, секунду, когда поняла, что все кончено.

Прилив заканчивается. Сейчас река подо мной, под «Синевой», ненадолго успокоилась, хотя скоро вода снова потянет нас за собой. Сейчас ход у меня, словно по свежеположенному асфальту, гул двигателя отдается в ушах, не дает покоя, выключи я двигатель – и останется лишь природа, птицы, легкий ветер, который колышет деревья на берегу, плеск воды. Но кроме двигателя идти мне не на чем.

Вдоль борта я закрепила автомобильные шины, мачту сняла и уложила на палубу, и теперь вид у «Синевы» унылый: с отрубленными конечностями, перевязанная, она ползет по коричневой реке.

Сама по себе вода бесцветна, это мир вокруг расцвечивает ее красками: отражение неба и все, что рядом. Вода никогда не остается просто водой.

Вода забирает и кружит все, с чем соприкасается.

Вода – это гумус, песок, глина, планктон.

Воду окрашивает дно под ней.

Вода отражает мир.

А сейчас вода отражает синее небо надо мной и растущие на берегу деревья, а еще коричневое илистое дно, которого я не вижу.

Возле Касте-ан-Дорт передо мной вырос первый шлюз – ровная стена высотой несколько