Он усадил меня подле себя, был весел и ласков, расспрашивал о здоровье. Я не отставала: пылко восторгаясь его отвагой, горячо благодарила за чудесное спасение. Хлопала ресницами, стреляла глазами, вспыхивала румянцем, лучилась улыбкой, видом и намеками давая понять, как сладостны мне были его лобзания, и Кин охотно включился в игру. Теперь мы беседовали с ним, будто, кроме нас, в беседке никого больше не было. Разобиженные девки отправились искать счастья в другом месте, а мы остались вдвоем, и Золотко сосредоточил все свое внимание на мне.

   Понимая всю правду о нем, ни на миг не упуская из виду своей цели, я все же легко поддавалась его очарованию. Общаться с ним было все равно что купаться в лучике солнца – ты нежишься в нем, пусть и знаешь, что он дарит свое тепло всем без разбору.

   Болтая о пустяках и позволяя держать себя за ручку, я осторожно выспрашивала о приблудах и Жемчужной горе. Своими приблудами Золотко охотно хвастался, рассказывая в том числе и том, как обручья помогали им тогда, во время городских волнений, не потеряться и поддерживать друг в другом связь. Но о Сам Сунь сообщить толком ничего не смог или не захотел – сказал лишь, что путь к ней лежит через Запретную рощу, а потому нечего и думать туда попасть, и перевел разговор на другую тему.

   Мог ли он быть императором? У меня не укладывалось в голове, что вот этот самый сияющий, будто из солнечного света сотканный парень мог жестоко убивать людей и лелеять в голове замыслы по завоеванию целого мира. Но кто знает, какое зло таится в сердцах человеческих? И разве не должно самым сильным обаянием обладать самое злое и порочное – ибо кто же иначе поддастся ему?

   Пусть я и считала, что нашла тех двоих, один из которых Камичиро, до тех пор, пока не буду знать точно, останется толика сомнения. На самом деле, любой из семерых мог быть императором. Нельзя было не признать, что те, кто подбирал парней на эту роль, сделали свою работу искусно.

   Ворона Текки легко было представить пожирающим девок, и я могла понять, почему многим невестам он нравился. Принимать решения непросто, для этого нужна сила, и так легко отдать это право кому-то другому – пусть жестокому, но способному тебя защитить. Когда в жизни недостает опоры, не всякая задумается о том, что защита нужна прежде всего от него самого.

   Огонек был воином, и разве не сказали лицедеи ничоси о том, что император должен быть воином, о том, что пламенно его сердце? Хоно был именно таким. А когда сердце горит стремлением к цели, ты уже не различаешь добра и зла, а просто хочешь сделать так, чтобы было по-твоему.

   Белый Неми – холодный и блистающий, как только что выпавший снег. Пока что в представлениях я не углядела на него и намека, но с самого начала было ясно, что все эти испытания – морок и обман, хорошо если только наполовину. Я не дура, но непроницательна и недогадлива. Могло быть много такого, что я попросту не услышала, не углядела, пропустила. Если император – божественный и неприступный сын Неба, Снежок как никто другой подходил на эту роль.

   Смуглый синеглазый Замочек, умник и книгочей. «Император мудр и постоянно развивает свой ум», сказали нам в представлении. Кроме того, я не могла отделаться от мыслей о нем и О Цзынь. Я и представить себе не могла, что она станет тратить свое драгоценное время на кого-то, кроме Божественного. С другой стороны, я их видела вместе лишь в их тайном уголочке в саду. На людях же она всегда уделяла внимание кому-то другому, и они избегали показываться рядом. Я считала, что Кумо не император – но он вполне мог им быть.

   Воруйка был загадкой ещё похлеще Замочка. И пусть я не замечала в нем жестокости Ворона, воинского мастерства Хоно или холодной величавости Снежка, за его сверкающим смарагдовым взором могли таиться ещё какие коварные умыслы. К его пламенно-рыжей гриве не меньше, чем к Огоньку, могли относиться слова «он ярок, точно жаркое светило, породившее его». Он много знал о приблудах и не хотел о них говорить – впрочем, ни один из императоров не особо-то о них распространялся. А Замочек разбирался в них ничуть не хуже него. Правда, Ворон тогда на мосту, пусть и неохотно, послушался Тайо… Но я не знала ровно ничего о том, какие отношения связывают настоящего и ложных императоров. Причиной могло послужить все что угодно.

   Ами, Веточка, чистый и спокойный, как речная вода. Нет, он не был Камичиро. Он был добрым и никак не мог убивать людей и вообще жестоко поступать с кем-то. Но если бы у меня спросили, кого бы я хотела видеть императором, я бы выбрала его. Не того, кем на самом деле был Камичиро – одержимым жаждой власти людоедом, а того, каким я хотела бы видеть правителя: разумным и милосердным.

   Пока все это проносилось в моей голове, я осой вязла в меду Золоткова очарования. Неизвестно, чем бы все обернулось, если б не появилась придворная щебетунья и не объявила, что меня желает видеть Со Фу.

   Сопровождаемая повсеместными хихиканьями в ладошки, я проследовала за ней в Золотой дворец, обиталище императора. Нам, невестам, туда ходу не было, и я с трепетом вступила в покои, где обитал Камичиро и его приближенные. Не забывая, однако, стрелять глазами по сторонам и задавать щебетунье вопросы.

   У дверей Со Фу толпилось полно людей, среди которых я опознала придворного лекаря. Обо мне объявили, двери распахнулись и тут же закрылись после того, как я вошла.

   Я огляделась. Со Фу обитал в славных, просторных покоях. У стен лежали подушки для сиденья на полу и стояли красивые низкие столики; такой же примостился у кровати советника, заставленный плошками и кувшинчиками с лекарствами. Сам Со Фу сидел на постели, бледно-желтый, похожий на усохшую грушку.

   - Приблизься, дитя.

   Я подошла и поклонилась.

   - Как ты могла встать с постели без разрешения лекаря? – гневно вопросил Со Фу. – Я послал узнать о твоем здоровье и был очень расстроен, что ты пренебрегла его указаниями.

   - Простите, дедушка, - кланяясь, ответила я. – Но у меня и так с испытаниями негладко, сами знаете. Пока