хорошая. Обещаю: если почувствую, что что-то не так, вмиг убегу и ещё императору про тебя доложу. Так годится?

   Он долго молчал, потом выдал:

   - Ладно. Но ты не должна смотреть мне в глаза!

   - Не буду.

   - И не должна ко мне прикасаться.

   - А вот этого не могу обещать.

   - Это так ты с императорами разговариваешь? – помедлив, спросил белый.

   - Ну… не знаю. А что?

   - Говори так с теми, кто может на это ответить, – сказал он. - А со мной не надо так шутить. Это… немного жестоко.

   - Но я же… гляди, клюет!.. Я же правду говорю, – едва слышно пробормотала я, пока он вытаскивал рыбку.

   Он достал ножик, ловко почистил несколько штук, и мы пошли их готовить. Дожидаясь, пока рыба запечется, сидели рядышком, глядя на тлеющие угольки.

   - Тебя как зовут-то? – спросила я. - Имя у тебя есть?

   - Я же сказал. Айю.

   - Я думала, это означает «укушенный демоном».

   - Означает. Но это и есть имя. Так называют детей, порченных бледными рыбами.

   - Всех?

   - Всех.

   - И как вы друг друга не путаете.

   - Ну, обычно нас убивают сразу после рождения, так что – нет, не путаем.

   - Так нельзя, – помолчав, сказала я. – Тебе надо отсюда уехать.

   Он хмыкнул.

   - Да я за пределами рощи пары шагов не пройду. Увидь меня кто, сразу поймут, кто я такой, и прикончат. Еще императору достанется за то, что не уследил. Позволил жить проклятому.

   - Нашел, кого жалеть, - пробормотала я.

   И тут меня осенило.

   - Ты должен уехать со мной!

   - Что?! Куда?

   - В Белолесье.

   И, прежде чем он успеет возразить, затараторила:

   - Нашему солнцу все равно, Айю ты или кто еще. Оно об этом не знает. И никто об этом не знает. Всем вообще без разницы. А в Осколково похлеще тебя чудики, такие ж бледные, и от бессонных ночей глаза у них красные, вас друг от друга и не отличишь. И зимы у нас долгие. Если тебе надо будет спрятаться, сядешь в сугроб, да и все. Глаза закроешь, и не видать тебя. Как кроличек. А летом – среди ромашек там, или среди березок, они тоже белые, как и ты… Надо только придумать, как тебя отсюда вывести, а потом…

   - Как кроличек? – повторил Айю.

   И, помолчав, опять:

   – Кроличек? Ты сейчас меня кроликом назвала?

   Вот когда я струхнула – впервые с тех пор, как его встретила. Он это так произнес, что я вдруг поняла: все это не шутки, он и впрямь не человек, он – проклятый, укушенный демоном, и кто его знает, что он сейчас со мной…

   - «Кроличек», – снова повторил он.

   И вдруг захохотал – так внезапно, что я вздрогнула. И не мог остановиться – задыхался, хватался за живот, слезы рекой текли по щекам. Так ржал – честное слово, думала, зубы вылетят.

***

Я была убеждена, что после давешнего позорища вылечу из Небесного града со свистом, но все обернулось иначе. Выперли Зухрашку и двух девиц, чьих имен уже и не вспомню. Зель-хаттунку, конечно, было немножечко жалко, но я и то уже дивилась, что она столько продержалась. Между нами – все, что она делала на испытаниях, никуда не годилось, включая вчерашние пляски. Так что этого, в общем, можно было ожидать. Вот чего я не ожидала – это что четвертой окажется Брунгильда! И попросит исключить ее сама. Вместо меня.

   Оказывается, покуда мы зашивались вокруг императоров, рыжая воительница времени не теряла и поладила с местным кузнецом. Поджарый мужичок, тоже вдовый и с детьми, души в ней не чаял. Брунгильда сама во всем призналась и попросила снять ее с состязаний. Божественный не пожелал чинить препоны влюбленным сердцам, и счастливый жених уже искал в Шихао человека, который согласится сопроводить до Крайсветной Брунгильдиных деток.

   - Ты видела Камичиро? - жадно спросила я. – Какой он? Кто это?

   Брунгильда покачала головой.

   - Я передавала прошение через Со Фу. И так же получила ответ.

   Хоно сказал ей по секрету, что меня-таки собирались выгнать. И спасло только то, что Брунгильда попросила оставить меня вместо себя, добровольно отказавшись от места. Я крепко сжала ей руки.

   - Спасибо тебе!

   - Не стоит, – отмахнулась Брунгильда. - Я же все равно собиралась уходить. Главное, что император согласился. Выходит, – она подмигнула мне, – Камичиро не такой злой, как ты о нем думаешь?

   Я промолчала. Одно дело невест выбирать, а другое – ими питаться. Он, небось, самую аппетитную да нажористую из нас присматривает. Вот выберешь, а там можно уже и приступать к трапезе. Те-то прежние тоже не вдруг преставились. Гуляли тут, ели, пили. А потом – будьте любезны, добро пожаловать на стол к его золотому величеству.

***

Остаться я осталась, но от служанкиной работы меня покамест никто не освобождал. Так что я занялась привычными делами: выносила помои, мыла полы, готовила еду, обихаживала девок и завистливо наблюдала за тем, как они веселятся с императорами. Ворон, судя по всему, не мог забыть давешней обиды, и гонял меня так и сяк: зуб даю, он нарочно четырежды свое вино проливал. А на пятый раз и вовсе чуть не целиком облился и потребовал, чтоб я помогла ему переодеться, бесстыжая тварь. Он-то, конечно, делал это за загородочкой, а я лишь чистую одежу подавала, но, когда мы вернулись, я тут же поняла, для чего он это все провернул. «Переодевались, как же», – читалось на каждом лице. Я залилась краской, хотя мне стыдиться было нечего. Ворон же лоснился, как кот, дорвавшийся до сметаны – ясно, для чего он это затеял. Считал себя опозоренным, так осрамил меня десятикратно, да ещё показал: моя, что хочу с ней, то и делаю.

   Снежок почему-то ужасно озлился и сорвался с места, а пробегая мимо меня, нарочно задел, причем так, что я, упав, ушибла копчик, ободрала руку и щеку прикусила. Слезы навернулись мне на глаза, не столько от боли, сколь от обиды: я-то чем провинилась?..

   Потирая ушибленные места, я заняла свое место