Когда дверь отворится и в дом внесут закутанное в полотнище синее, распухшее тело, Момо будет беззаботно завтракать и кривляться матери, а та – весело хохотать. Тогда же мать поднимется, подойдет вместе с мужем к склонившему в сочувствии голову писарю и увидит в коридоре труп. И, вглядевшись в его черты лица, закричит: истошно, надрывно, не веря. Потом она кинется в кухню и будет безумно глядеть на встревоженного Момо, мотыляющего ножками под столом туда-сюда. А потом явится из коридора и мрачный отец. Внутри Момо всколыхнется тревога, он обсосет пальцы, как привык это делать в Трущобах, и вслушается.

– Он умер… Это Ягусь! Это он! Но кто это тогда? – закричит женщина, всматриваясь в родинку на ручке мертвеца.

Потом она кинется на кухню и только тогда обратит внимание, что у мальчика за столом этой родинки нет.

Отец снова вернется в коридор: хмурый и не верящий. А в Момо тогда волной поднимется неизвестный страх, дарованный его виду с рождения для выживания, и, спрыгнув со стула, он кинется к двери. Рыдая, он бросится вон из дома, успев, однако, схватить маленькую деревянную лошадку, которая стояла на столе. Промчится мимо работников в магазине, вывалится в шумную толпу, в которой скроется, изменив облик. Облик, к которому так привык.

Момо вернется в Трущобы, найдет дом старухи – пустой. Ее, мертвую, уже к тому моменту сдадут на мясной рынок, как сдают всех нищих. Мальчик обнаружит, что козочек украли, а небольшую утварь – унесли. Тогда он сядет на бережку реки и горько расплачется, вспомнит ласковые руки матери и отцовские наставления, посмотрит на зажатую в руке деревянную лошадку, но вернуться побоится. Он так и не узнает, что к несчастным родителям в тот же день явятся демонологи и скажут, что вместо их сына был мимик, который до этого утопил ребенка. Весь город поднимут на уши. Кварталы будут прочесывать, чтобы найти чудовище, а чудовище будет сидеть на берегу и плакать. В недосягаемости для демонологов, за городом.

Позже Момо не захочет возвращаться к шайке и поселится в Мастеровом городе, лишь чудом избегая разоблачения. Жить будет мелким грабежом. А потом и неумелым портняжеством, которому он по вершкам обучился у отца Ягуся. Дар его, умение перевоплощаться, будут использоваться, только чтобы уйти от преследования. Переезжать Момо будет с тех пор трижды, чтобы уйти от долгов. Так и будет он бегать, от лачуги к лачуге, боясь демонологов, как огня.

Все это будет длиться до той поры, пока он не встретит Юлиана. Получив от того имя, у Момо в голове вдруг родится план использовать внешность экзотического северянина не только для охоты на барышень. И он, боясь и дрожа, будет пытаться занимать от его имени маленькие суммы, пока случайно не встретит дочь торговца посудой, Сеселлу.

А когда почует неладное, то скроется, как некогда скрывались его отец, дед и прапрадед, и решит применить тот же трюк с кем-нибудь другим. Да вот только его уже настигнет кара в виде Юлиана.

Момо был паразитом на теле общества, но он этого не понимал и интуитивно шел по скользкой дорожке, ведущей к получению благ за счет других, как шли все мимики до него. Однако прежде всего этот несчастный и самонадеянный мальчишка был заложником своего дара.

* * *

– Не стони, – поморщился Юлиан, обрабатывая рану.

– Почтенный, – плача, просил Момо. – Не убивайте! Я все верну!

– Вернешь, не сомневайся. Раз не захотел по-хорошему, то будем с тобой говорить по-плохому.

Наконец, рваный укус был обработан, а Момо теперь лежал на старой циновке, сжавшись в комок. Был он долговязый, еще по-детски неуклюжий. Каштановой проволокой вились до самой шеи его волосы, обрамляя смуглое лицо с носом-картошкой. Над губой у юноши редели жидкие усики. Не стоило сомневаться, что отец Момо, тоже мимик, явился к блуднице не в истинном своем облике, а предки его успели обойти весь север и юг, чтобы собрать от каждого народа по характерной черте внешности.

Юлиан скинул в угол кровавые лоскуты ткани и с грохотом пододвинул кресло к Момо, который глядел снизу вверх на того, кто его едва не убил ранее.

– Момоня… – сурово сказал вампир, усевшись в кресло и сцепив пальцы на животе. – Знаешь, почему я не выпотрошил тебя, как свинью, до конца?

Трясущийся Момо сначала кивнул, как привык, якобы зная, но затем мотнул головой. От этого движения у него в глазах помутнело.

– Нет… – шепнул он.

– За тобой уже долгое время с помощью заклинаний следят демонологи. Вон в том сундуке, например, за свернутым льном, лежит старый кошель, где ты хранишь все свои сбережения. Там 20 бронзовых и 2 серебряных элегиарских.

Юлиан указал в сторону заплесневелого сундука, который стоял, как у небрежного хозяина, полуоткрытый, с вывалившимися наружу тканями.

– Каждое утро, – продолжил он, – ты с рассветом идешь сначала на овощной рынок у Больших колодцев в двух кварталах отсюда, где срезаешь кошельки, пока людей много и у тебя есть возможность скрыться. В обед ты ешь в таверне «Толстый гусь», заказываешь дешевый черный хлеб с кашей на воде, а к вечеру снова возвращаешься на улицы, где слушаешь людей и топчешься у банкирских домов, чтобы скопировать заемщиков.

Юлиан замолк. Он коварно улыбнулся, играя из себя всезнающего злодея. Ему нужно было добиться от Момо страха, и он его добился. На лице юноши непонимание сменилось ужасом. Выдержав паузу, Юлиан продолжил насмешливым голосом, голосом неприятным, невольно подражая манере Иллы Ралмантона. У того таланта пугать было не отнять.

– Обычно ты, Момоня, выбираешь захудалые трущобные отделения, которые не нанимают магов-псиоников, – сказал он. – Пару раз у тебя получилось взять заем, в том числе от моего имени, от лица слуги достопочтенного Иллы Ралмантона. Но чаще ты боишься магов, которые служат при банкирах, боишься, что тебя раскроют. Вечером же ты возвращаешься сюда, перебираешь наворованное и прячешь добычу в сундук. Ужинаешь ты лепешками, купленными у торговца Марлена. Друзей у тебя нет, только знакомые.

Юлиан замолк. Момо трясся.

– Откуда вы все это знаете? – наконец, захныкал он.

– Я же сказал, я про тебя знаю все! Та история с маленьким Ягусем… Неужели ты думал, что тебя не будут искать? Что на тебя не обратят внимание? Ты помнишь того незнакомца в черном, который очень долго буравил тебя взглядом в «Толстом гусе» по весне? Тебя тогда пропечатали заклинанием, Момо. И оно сейчас следует за тобой тенью.

Момо вздрогнул на циновке, огляделся, будто в поисках тени, продолжая дрожащей рукой прижимать повязку у шеи. Кровь залила лежанку под ним, залила костюм мимика, но тот уже не видел ничего вокруг. Лишь ужас стоял пеленой перед его глазами, ибо Момо действительно вспомнил того страшного незнакомца, которого он тогда принял за демонолога и трусливо сбежал, не заплатив за еду.

Уделом же Юлиана было наслаждаться произведенным эффектом. Нечасто ему удавалось использовать дар мнемоника так удачно. Конечно же, тот незнакомец из памяти впечатлительного юноши был точно не магом, но нужно было сыграть на страхах, чтобы добиться своего.