Юлиан, очистив глаза от песка, перескочил через распластавшуюся на полу девушку, откинул в сторону охранника, как пушинку, и выбежал на улицу. Огляделся, учащенно моргая. На него смотрели десятки пар удивленных глаз, которые услышали грохот и предвосхищали драку.

Но Момо среди толпы не было. Юлиан, трясясь от ярости, впился колючим взглядом в окружение. От перекрестка расходились пучками в стороны четыре улочки, и он, заприметив край нырнувшего за угол плаща, бросился туда. Небрежно оттолкнув прокаженного с колокольчиками на черном плаще, который исходил неосмысленной бранью, он вбежал в проулок.

Сгущались сумерки. Мостовые пустели, закрывались таверны, магазинчики, цеха. По ночам работали лишь те заведения, которые имели одобрительные грамоты. Люд растекался по улочкам, теряясь в домах. Зажигались свечи. Хлопали ставни.

Улочка, в которую ввалился Юлиан, ветвилась на многочисленные внутренние дворики-пятачки, петляла меж тесно стоящих домов. Вампир напрягся, чувствуя, как клокочет в нем ярость, и внюхался, пытаясь различить сквозь смрад улочек запах мимика. Затем побежал вперед, вертя головой по сторонам. Пробежал один поворот, почувствовал, как запах истончился, вернулся и нырнул вправо. Тесная улочка, еще уже предыдущей. С верхних окон кто-то выплеснул содержимое ведра, но Юлиан успел отскочить, грязно выругался и помчался дальше.

Запах вел его. Вынырнув из удушливого облака проулков к овощному рынку, он огляделся. По мостовой толкалась толпа, гремели прилавками торговцы, сворачивая их.

Вдали зазвенели колокола – наступало время «тишины». Люд заторопился, толкаясь локтями, чтобы успеть ко второму звону разойтись по домам. Ревели мулы, которых вели из города с пустыми корзинами, – они вернутся уже на следующий день с поклажей перца, огурцов, зелени, фасоли и всем тем, чем торгуют на овощных рынках.

Где же Момо? Пытается сбить со следа, растворившись среди людей, думал обозленный Юлиан. Он замер рядом с рынком, всмотрелся в колышущуюся толпу, в их лица. Смотрит ли на него кто-нибудь? Прячет ли кто-нибудь хитрый взгляд? Есть ли здесь среди потока горожан кто-то в костюме Момо? Не прячется ли кто-нибудь за прилавком?

И тут его острые глаза увидели, как молодая девчушка в непомерно объемной, мужской одежде скинула с плеч громоздкий плащ, швырнула его на бочки с овсом и исчезла за углом.

Юлиан, взвыв от злости, кинулся за ней.

Меж тем девица, удивительно похожая на Сцалхию, которой здесь быть не могло, поумерила шаг и оглянулась. Мостовая шумела, шевелилась, но проулок, в который завернула девица, зиял тихой темнотой. Поведя упругими бедрами и скользнув руками по своей же груди, она весело насвистела не по-женски пошлую мелодию и медленно стала растворяться в черноте бесчисленных проулков.

А потом она обернулась, увидела в проеме тесного прохода, зажатых между деревянных доходных лачуг, высокую фигуру. Беззаботность спорхнула с ее лица. Девица случайно вскрикнула, выдав страх, и когда поняла, что преследователь не обманут, то бросилась что есть мочи куда глаза глядят.

Но сильная рука ухватила ее за шиворот еще раньше.

– Подлец, – прорычал Юлиан.

– Помогите! – завопила изо всех сил девушка. – Лишают чести!

Белые ручки замотыляли перед лицом Юлиана, но тот не ощутил в них силы. Зато сам он, чувствуя, как ярость изливается из него, ударил девицу по щеке. Она опрокинулась к стене, больно стукнулась лопатками о кладку дома и закричала.

– Верни себе свой облик, паскуда! – еще одна пощечина.

В проулок меж тем заглянул торговец прилавка неподалеку. В руках у него был нож. Следом за ним последовал и худосочный парнишка – видимо, сын. Они двое подошли ближе, вгляделись в сумрак, откуда услышали женский крик, и увидели юную горожанку, которую схватил за горло оскалившийся вампир.

– Пошли вон, коль жизнь дорога! – прорычал Юлиан.

– Что творится! – вскрикнул гулко торгаш, вытерев овощной сок о передник на пузе. – Кровососы девку тянут посреди города! Люди! Эй, люди!

Момо посмотрел сначала на Юлиана, безвольно трепыхаясь у него в руках, потом на подошедших людей и, сообразив, завопил тоненьким голоском уже на другой лад.

– Убивают! Кровь сосут!

– Позови стражу, сын! – вскрикнул торговец.

И, смерив худобу вампира, он отважно кинулся на того с ножом, однако в ответ получил сильный пинок в живот. Охнув, он отлетел назад, упал на ящики вдоль стен и замер со стонами, мигом растеряв боевой запал. Тогда Юлиан схватил брыкающегося Момо за шкирку и потащил вглубь лабиринта проулков, чтобы уйти от стражников, которых приведет сын торговца.

– Сжальтесь, пожалуйста… Сжальтесь! – рыдал мимик.

Где-то сзади закричали. Момо пытался отозваться, но на горло ему опустилась рука, сжала, и с его губ сорвался лишь сиплый хрип.

– А ты сжалился над теми, кого ты обманул?! – яростно отозвался Юлиан, уволакивая обманщика все дальше и дальше. – Ты, негодяй, сжалился над семьей Иохила, когда брюхатил девчонку? Когда брал в долг? Когда меня подставлял?

Момо всхлипнул. Он пытался извернуться, пытался бороться, но Юлиан вывихнул ему руку. После этого Момо пришлось смириться, и теперь он лишь плакал, стонал и молил, а голова его безвольно мотылялась от груди к плечам.

– Я больше… Не буду, клянусь! Не бейте!

Юлиан ухмыльнулся.

– О нет. Я тебя, паскуда, просто убью и избавлю мир от грязи!

Кажется, они отошли достаточно далеко. Мимика прижали к стене, и он, в облике девушки, опять трогательно расплакался. Разглядев его милое личико, Юлиан скривился от неудовольствия и, блеснув клыками, вцепился в глотку Момо. Тот стонал, мотылял руками, рыдая. Пытался оттолкнуть, но бесполезно. Кровь толчками залила его костюм, побежала по руке, пальцам, капнула на пропахший нечистотами проулок, пока Юлиан с потемневшим взором невольно впитывал воспоминания Мома.

* * *

Чуть позже.

Момо сидел в углу комнатушки, куда его загнали, за тюками с тканями и продолжал плакать. Только теперь он был не в облике девушки, а мальчиком. Тринадцатилетним мальчишкой: курносым, веснушчатым, прыщавым, с каштановыми космами и нескладной фигурой. Его костюм не по размеру был весь залит кровью. В крови были и его лицо, и разодранная глотка.

Юлиан огляделся в новой, неказистой комнатушке, которую снимал мимик, и побрел через завалы одежды, тканей, небрежно разбросанных, и достал самый дешевый рулон. Оторвал от него ткани, затем извлек из сумы кровоостанавливающую мазь, которое всегда, как веномансер, носил при себе, и склонился к мимику. Тот захрипел от ужаса, ухватился пальцами за шею, чувствуя, как кровь сочится по руке.

– Убери руку, мальчишка!