– Ваша милость, – ухмыльнулся Абесибо. – Глухому что слово, что длинная речь – все одно. Я же сказал вам, что сейчас, увы, Элейгия возлежит на наших плечах, которые могут не выдержать ее тяжести.

– Ах, вы правы, эти налоги, эти страшные пересуды… Мой брат, он поступает весьма странно, а весь этот союз – он абсурден. Я, честно сказать, не понимаю этой перемены в нем…

– Физические уродства, как зеркало, со временем отражаются и на уме.

Фитиль приуныл и переключился на чертенка, стал ласкать кисточки на его ушах, приглаживать пушистую шерстку. Пока брат короля мялся и не знал, что ответить, переживая внутри душевное горе от расставания со своими соколами и того, что не мог помочь своим милым друзьям, Абесибо разглядывал его.

Он скользил глазами по подбородку крючком, низкому лбу и благодушному взору юноши. «Действительно, – думал с отвращением маг. – На роду Молиусов стоит печать кровосмешения, которая излилась в слабоумие и уродство. Старший – слепой глупец, средний был редкой степени завистник, что и свело его в могилу, а этот, младший, будет самым уродливым из всех, когда созреет. Ничтожества… О Прафиал, за что мне такой стыд?»

Меж тем Фитиль нашел в себе силы ответить, едва ли не плача, и в голосе его была мольба.

– А если вы как-то докажете моему брату, что там, на севере, чудеса? – прошептал юноша, – Что север лучше, чем идти войной на юг? Моим друзьям придется платить огромный налог. Семья Рита вынуждена продать имение в городе и половину земель, чтобы выплатить его!

– Ничего нельзя доказать, ваша милость, – качнул головой Абесибо. – Этой теории о великих залежах магии и сокровищ уже больше ста лет, и ее выдвинул еще мой дед Бабабоке. Он был умнейшим из всех, кого я знал, но бесславно погиб в обители одного из детей Гаара, когда по своей ученой любознательности решил познакомиться с одним из них в некоем городе Брасо-Дэнто. Нам нужен север – и только тогда все узнают, что Бабабоке был прав.

– Но как-то же… Как-то мы должны доказать моему брату…

– Никак, увы.

– Ах, ну… – плечи Фитиля опустились под тяжестью дум. – Ну почему, почему это так все происходит? Почему меня лишают всего из-за прихоти моего больного братца? Почему мои дорогие друзья должны страдать? О Прафиал, будь я на месте брата, я бы послушался мудрых советов консулата и не вводил этот опустошающий налог! Мы бы пошли на север к этим варварам!

Страшные слова были сказаны ненароком, но шли от души, и Фитиль, чей голос прозвучал излишне громко, вдруг испугался того, что его услышат.

– Не бойтесь, юный мой друг, – понял его страх Абесибо. – Комната окружена звуковым барьером, вас никто не слышал. Но поберегите ваши слова, ибо они сейчас очень опасны. В первую очередь для вас. Я скажу вам так. Пока наш король так цепко и болезненно хватается за союз с мастрийцами, то он не пойдет на север.

– А если союз с ними разрушится?

– Кто знает, что будет тогда…

– А вдруг принцесса Бадба не сможет родить наследника? Или вообще не доедет до города? – вырвалось у Фитиля.

И, поняв, что снова ляпнул что-то не то, юноша постыдно уставился в пол, пока Абесибо задумчиво тер подбородок. Сейчас брат короля высказал то, что вертелось в умах многих.

– Время покажет, юноша. Ночь за окном. Идите-ка поспите, отдохните. Ваше бремя, что вы взяли на свою душу, и волнения за королевство – они похвальны, но разрешит их только время… Или случай.

Но Фитиль еще не уходил. Он сидел, мял пальцами ткань шаровар, а его чертенок метался по плечу, выдавая беспокойство хозяина.

– Вы что-то хотите еще сказать, ваша милость? – выдохнул устало Абесибо.

– Мудрейший, мне стыдно говорить это. Я чувствую, как этот стыд разрывает меня, но…

– Говорите же!

– Мои друзья в беде, и я не чувствую сил помочь им. Мог бы я попросить у вас на некоторое время немного золота? – краска заволокла лицо брата короля.

– Сколько?

– Всего-навсего 50 золотых.

– Хм… Я буду честен, я сам сейчас в нелегком положении из-за решения вашего брата… Кхм… – Абесибо медлил, и, будь Фитиль не так глуп, он бы понял, что следующие слова дались его собеседнику особенно тяжело. – Но что есть мои мелкие заботы и ваши тяготы? Тем более я от всей души желаю вам счастья.

– А что у вас за заботы? – поинтересовался Фитиль, впрочем, сделано это было скорее из уважения. Сейчас юношу интересовало более всего свой финансовый вопрос.

– Вас не должны отягчать наши проблемы, ваша милость. Вы выше этого, – ответил архимаг, оформляя бумагу.

И, получив расписку для получения его слугой от секретаря архимага золота, Фитиль тут же удалился из покоев окрыленным. Хотя бы часть проблем спала с его тощих плеч. Из коридоров донесся счастливый голос кого-то из свиты, для кого так старался брат короля.

Абесибо остался один в своей залитой светом комнате. Он размышлял над тем, как повернутся жернова времени и когда придет конец Элейгии, которая начала гнить с трона. Кто бы на нем ни сидел: больной Морнелий или слабовольный Фитиль, – королевству грозит упадок из-за больной плоти рода Молиусов. Кровосмешение остановилось на королеве Наурике, которая влила свою свежую кровь Идеоранов в пятерых детей. Но возымеет ли это эффект?

Рубиновый ларец из золота отворился – на свет появились труды демонолога, и архимаг склонился над ними в попытке вывести заклинание снятия клейма. Он приготовился корпеть над хор’афом до самого утра, как привык, но в дверь снова постучали.

– Отец, это я, Мартиан, – тихий голос из-за двери.

– Входи.

В покои вошел младший сын Абесибо. Он прищурился от яркого света, заливающего покои, и откинул со лба роскошные, каштановые локоны. От матери ему досталась редкая и благородная красота. Это и тонкий стан, и приятный овал лица, и янтарные глаза с поволокой, за которые архимаг некогда выбрал себе в жены прелестную Марьи. В нем не было от отца ничего: ни острых черт в лице, ни его настойчивого, дотошного характера, ни пронзительного взгляда, будто разрезающего ножом.

Не потрудись Абесибо пристроить его, и Мартиан так бы и остался вечным секретарем при библиотеке – уж больно он был мягок. Иной раз архимаг задавался мыслью, не лучше было бы, родись его сын девицей? И по этой же причине к сыну он имел противоречивые чувства. Это было и отвращение, как к самому слабому, добронравному из отпрысков, не способному карабкаться к власти, выгрызая себе дорогу, и любовь, ибо Абесибо узнавал в его кротком, но верном нраве свою супругу Марьи. Впрочем, отцовской теплоты архимаг никогда не выказывал, ибо считал это признаком немощи, а потому Мартиан, на деле самый любимый сын, всегда чувствовал себя самым худшим.

Мартиан Наур поклонился отцу.

– Братец его величества видел тебя? – спросил жестко Абесибо, подняв голову от свитков.

– Нет, я спрятался за алтарем Прафиалу, отец.