не беритесь, массаж при «органике», как мертвому припарки, имея в виду органические изменения у больного.

Но Валя однажды всё-таки взялась массировать безнадёжного простреленного мужчину, лежащего пластом. И сказала его родным, что заплатят, только если он встанет. Результата долго не было, Валя чуть не плакала от огорчения. Но через полгода он сел, а ещё через полгода встал. И она гордилась, что победила «органику», хотя похвастать было некому. Родные пациента так и не поняли, что она сделала невозможное.

Горяев позвонил через пару дней, равнодушно спросил:

– Как дела?

– Передачу смотрел?

– Пока не получилось, обещали кассету привезти. Зато «Телекалендарь» пересказали. Ты со шведом уезжаешь?

– Это был финн – муж моей подруги!

– Сложная геометрия. Уезжаешь с мужем подруги?

– Виктор, неужели ты поверил? Это же как статья про тебя с мужиком, который нефтью торговал.

– Решил, что свой кусок каравая откусила.

– Я уже тебя откусила.

– Откусила, пожевала, скоро выплюнешь…

Разговор обидел больше, чем сам «Телекалендарь». Горяев поверил, что она может уехать, обсудив это сперва с телекамерой, а потом уже с ним. Соня тоже не звонила после размолвки. Эдик шепнул Вике, что у Сони депрессия, Юкка бегает вокруг с уговорами, а она в ответ матерится, плачет и гонит его за выпивкой.

Конечно, передача была для Сони и праздником, и травмой. Получалось, всё это время Валя росла и двигалась вперёд, а Соня распадалась на атомы в комфорте Юккиного дома. Вале хотелось, чтоб Соня прочистила глаза и уши, увидела и услышала страну, из которой уехала. Чтоб была бережней и с Маргаритой, и с Тёмой, и с его женой, а главное, с Юккой, оплачивающим себе Соню, а Соне – Тёму. Но не могла достучаться до подруги.

А тут утром Валя не обнаружила в холодильнике сыра. Вика уже ушла на учебу, а мать на рынок. Валя заколола волосы, надела куртку, добежала до ближайшего магазина, встала в очередь, но продавщица, вместо того чтоб отрезать сыр, вдруг замахала в её сторону сырным тесаком и заорала во всю глотку:

– Степановна! Степановна! Бежи быстрей! Тут эта… ну… из «Берёзовой рощи»!

И пышная Степановна рванула из мясного отдела прямо со взвешиваемой курицей в руках и расплылась в улыбке:

– Как приятно вас живьём видеть! Такая передача сердешная! Может, вам свининки нежирной нарубить?

Народ вокруг загудел, затолкался, начал заглядывать в лицо. Валя смутилась, схватила сыр и выбежала из магазина. Кошмар, скоро будут узнавать на каждом шагу! Что с этим делать?

Тёмные очки и шляпка до бровей? Но волосы под шляпкой быстро пачкаются. Постоянно ездить на такси? Нет таких денег. А как теперь будут вести себя пациенты? Добежала до дома, уже не хотелось ни сыра, ни завтрака. Хотелось только спрятаться, но тут плачущим голосом позвонила Соня:

– Срочно приезжай!

Никакой шляпки до бровей не было. Валя напялила тёмные очки, хитро замотала волосы косынкой и, озираясь, доехала на троллейбусе до «Университета» никем не узнанной. Юкка и Соня почему-то с утра пили шампанское. В комнате был такой бардак, что казалось, Соня носилась до этого в очередном истерическом припадке и расшвыривала вещи.

А теперь устала и картинно возлежала на диване, на котором до её приезда пациенты ожидали приёма. Сонина поза, пеньюар и Маргаритины бокалы с шампанским раскрасили комнату особой «буржуазной» негой. Но в первую очередь Вале бросилось в глаза не это, а поникшие кудряшки, мешки под Сониными глазами и заставленный пустыми бутылками угол.

– Устала от России, – мрачно подтвердила Соня Валино предположение, – от всех вас!

– Или от себя? – осторожно уточнила Валя.

Видела, что происходит с подругой, но считала, подыгрывание не принесёт пользы.

– Юкка, сгоняй на рынок к метро, – скомандовала Соня. – Принеси мне….

– Хорошо, – ответил Юкка и начал собираться.

– Винограду и шоколаду, – закончила фразу Валя.

– Почему винограду и шоколаду? – удивилась Соня.

– Потому что виноград и шоколад помогают при депрессии, – уточнила Валя.

– Попрошу без гипердиагностики, – прошептала Соня, словно боялась это произнести громко.

Юкка вышел, а Соня налила себе и Вале шампанского, подняла бокал:

– За нас, рыбонька! Меня вдруг внутри скрючило, вдруг стало так плохо. «Штирлиц подошёл к карте, его неудержимо рвало на Родину…» Но ещё жутче думать, что на днях уеду. И не то чтобы я так уж влюбилась в мента…

– Не влюбилась, а уцепилась за него, как Вика цеплялась за наркотики.

– Когда я встретила Юкку, у него не было никакого смысла жизни. Достала его из чёрной ямы, влила в него смысл, теперь сама в чёрной яме, но он меня не достанет оттуда. Он добрый, но слабый!

– Может, тебе там устроиться на работу? – предложила Валя.

– Кем? – фыркнула Соня.

– Есть какие-то общественные организации, клубы. И оставь Тёму в покое.

– Оставлю, и в четыре стены? Завтрак, обед, ужин, телевизор, душ, алкоголь, психотерапевт, таблетки? – вдруг закричала она. – Но всё равно не хочу, как ты, пахать здесь за копейки, ютиться в хрущёвке, ждать, когда мужик найдёт на пять минут в месяц!

– А почему я при этом счастлива? – спросила Валя.

– Потому что дура блаженная!

– Сонь, я люблю работу, мать, Вику, Виктора. Страну люблю, как бы газетно это ни звучало. Всё вокруг до дрожи люблю. А деньги и квартира – ерунда. Вон у Рудольфихи такая квартира, что твой дом рядом с ней собачья конура. И денег у неё больше, чем у Юкки. И работа азартная, а ломает её, как тебя.

– И сколько у неё комнат в квартире?! – обиделась за свой достаток Соня.

– Больше, чем у тебя, в три раза. Заблудиться можно. А толку?

– Помнишь, рыбонька, как я в художественном салоне работала? У меня ж там всё ходуном ходило!

– Вот и открой в Хельсинки магазинчик русских сувениров, – наспех придумала Валя.

– Открыть можно, да кому продавать? Туда только ленивый не навёз матрёшек. Другие они, понимаешь? Гостили у нас с Юккой швейцарцы. Я их только сиськой не кормила – Мартина и Роже туда, Мартина и Роже сюда… На кораблике, на трамвайчике, на лошадке, на дельфинчике! Приезжаем к ним – ужин, скромненько, не так, как я, но всё же жрачка. Говорю, утром хочу по городу походить. Она знаешь что в ответ?

– Что?

– Дала карту города и расписание автобусов. Утром встали – никого нет. Выпили кофе, попёрлись, а это такая задница, село швейцарское, горы, лес. Машину ж они нам не дали. Пока грёбаный автобус искали, он свалил, я села на снег и заревела от обиды. Домудохались до города, взяли тачку напрокат, и я уже ненавидела эту Швейцарию! Думала же – финны недоделки, а Швейцарию себе нарисовала – романтику, пастора Шлага на лыжах…

– Сонь, да ты