В процессе расследования, проведённого «Нью-Йорк таймс», были выявлены новые подробности по делу Стефана Нильсона. В ходе интервью с бывшими и нынешними сотрудниками киноиндустрии, в том числе с бывшими работниками продюсерской компании Стефана Нильсона, появились новые обвинения в отношении скандального кинопродюсера. В телевизионных кулуарах, за кулисами кинопремий уже давно ходили слухи о неприятном нраве Нильсона и «особенном» отборе его актрис. Все эти предположения находились на уровне слухов, но сейчас находят себе неопровержимые доказательства.

Рассказывает Мэри Гринвич.

«Всё, что заставил меня пережить этот мерзкий тип, не сможет исправить ни один психолог. Сейчас его адвокаты говорят, что никакого насилия не было, что Стефан всё отрицает. Ещё бы он не отрицал. Ни один мерзавец не признается в том, что он мерзавец. Но правда выше всего. Ещё пару недель назад я думала, что справедливости не существует, что мы живём в мире, где зло никогда не будет наказано. Но, смотря экстренный выпуск задержания Стефана Нильсона, я не могла сдержать слёз. Я бы хотела сказать спасибо полицейским, принявшим участие в расследовании этого дела. Они умные и мужественные люди, в благородство которых мы зачастую не верим. Но оно есть. Как и есть справедливость. Я знаю, что Стефан будет обжаловать приговор, он нанял лучших адвокатов, но правду нельзя купить. Если будет нужно, я приду на суд и буду свидетельствовать против него. Думаю, многие придут. Женщины должны быть вместе. Только так мы сможем противостоять насилию».

Морис ещё несколько секунд смотрел на фото Мэри Гринвич и не мог поверить, что она всё же решилась на это.

Он посмотрел на капитана.

– Мне необходимо поговорить со Стефаном Нильсоном.

– Если это необходимо, – развёл руками капитан, – делай что считаешь нужным.

Нильсона поместили в тюрьму при городском суде.

В его доме полиция нашла все доказательства его причастности к массовым оргиям в стенах своего особняка. Видеозаписи, фотографии, комнаты со звукоизоляцией, фото людей в этих комнатах, высокопоставленных людей с девочками, шампанским и сигарами. Вальяжные и довольные, они обнимались с малолетними актрисами, обещая им славу. Теперь известность была обещана им, грязная неприкрытая известность. Дома тех министров и бизнесменов также атаковали репортёры. Их жёны спешно подавали на развод, дети стеснялись ходить в школу, а сами они до конца не верили в происходящее.

Бенджамин шёл по длинному коридору, который то и дело сотрясали звуки звяканья ключей и металлических решёток. Охранник подвёл Мориса к комнате для допросов. Стефан был уже в ней. Морису открыли дверь, спросили, оставить ли охрану, но Бенджамин отказался.

– Как закончите, стучите, – сказал охранник, закрывая дверь.

В центре плохо освещённой комнаты, в которой, кроме стола и двух стульев, не было ничего, сидел Стефан Нильсон. Он не поднял головы, когда Морис зашёл к нему, так и сидел, уткнувшись в стол.

– Стефан Нильсон, – заговорил Морис, отодвинув стул и сев напротив, – мне нужно поговорить с вами.

– Вы ещё не наговорились, детектив? Я вам не всё сказал?

– Сейчас меня не волнует то дело, по которому вас осудили.

Стефан посмотрел на детектива.

– Что ещё вам от меня нужно?

– Меня интересуют причины смерти Кларка Стюарта.

– Вы опять? – отодвинул он стул. – Разве я не сказал вам, что ничего не знаю?

– Вы также говорили, что и девушек не насиловали. Однако это не так. Не правда ли?

– Это другое.

– Вам ничего не стоило соврать мне…

– Хотите и смерть человека на меня повесить? И с чего вы взяли, что это убийство?

– У меня есть все основания так полагать.

– Но у вас нет ни одного основания обвинять меня в этом! На момент смерти Кларка Стюарта я не видел его два года. Два чёртовых года. Если хотите, я уверен, что меня и близко не было с Кларком в день его смерти, и, скорее всего, у меня будет алиби.

– Я не сказал, что вы лично его убили. Его могли отравить и не вашей рукой.

– Я его не убивал.

– Он знал, что вы принуждаете девушек? Он знал, что они продавали своё имущество, чтобы вы не слили компромат на них? Эмма Клетчер продала два дома. Он знал об этом?

– По-вашему, я должен работать бесплатно? Я никого не шантажировал этими снимками, кто хотел, тот уходил. А по поводу домов, мне пришлось и взятки давать, чтобы эту бездарность хоть кто-то пригласил, и сам я не за бесплатно работаю. Я несколько лет её раскручивал, время – деньги, детектив.

– Деньги или…

– Да кому она была нужна, эта Эмма! Не такая уж она была и красивая, чтобы кто-то платил за время, проведённое с ней. Потому и платила наличными. Иначе с ней не работал бы никто.

– У вас были записи с ней?

– Записи были на случай, если кто-то из них захотел бы заявить на меня.

– Понятно.

– Хорошо вы придумали, детектив, прислать своего человека.

– Никто, кроме Кларка Стюарта, не мог сдать вас. Так, Нильсон?

– Я его не убивал, у меня есть адвокаты.

– Надеюсь, они смогут защитить вас в суде.

Морис постучал в окно двери комнаты допроса.

Впервые за пять лет Джейкоб спал на широкой кровати. Большая, с округлыми краями и кожаной спинкой почти до самого потолка, непонятно, для чего такая спинка, непонятно, сколько ему предстоит здесь быть. Может, неделю, а может, и пару дней. Матрас теперь не повторял форму койки, как это было в тюрьме, а подстраивался под позы спящего, любые, какие бы тот ни принимал. Сотни небольших пружинок работали всю ночь, до сантиметра повторяя изгибы напряжённого тела. Джейкоб беспокойно спал, перекатывался с боку на бок, съёживался в клубок, застывал в позе младенца, упирался головой в спинку, так что шея его изгибалась, выпирая острый кадык. Рот его был полуоткрыт, дышал он часто и прерывисто, оттого пересыхало в горле, а храп переходил в кашель. Если был бы с ним кто-то в этом номере, то услышал бы низкий грудной стон, который то и дело вырывался из уст смертника. Два месяца назад Джейкоба уверили, что смертный приговор заменят на срок, а срок уменьшат до минимума, что в лучшем случае он может отсидеть ещё лет десять или даже семь, и всё, здравствуй свобода. Конечно, только в том случае, если все эти лет десять или семь он будет участвовать в этой программе. Или в ряде других программ, каких угодно программ, на каких угодно условиях. Таким, как он, всё равно. Таким, как он, дают лишь видимость выбора. Да, собственно, куда он денется, так думали все, и мистер Ли, и генерал, и этот физик Ланье, но Джейкоб думал по-другому. Он верил, что другое может быть, иначе, если его быть не может, зачем тогда это всё? «Зачем это всё», – бормотал он, ворочаясь и скрипя зубами. Он опять был там, в том дне. Как это нелепо получилось, как он мог так оплошать?