– Я хотел сказать, – исправился он, – что для меня она не… Она не в моём вкусе. Но для кого-то она, может быть, и красивая.

– А я? – спросила Саманта, допив бокал.

– Что?

– Для вас я красивая?

– Вы для любого мужчины красивая, – сказал Морис и случайно посмотрел на её грудь, отчего ещё больше раскраснелся.

– Вы были так равнодушны ко мне, детектив. Я уже подумала, что неинтересна вам, – она опустила одну лямку. – Потом я подумала, что, быть может, – она опустила вторую лямку, так что её комбинация держалась лишь на груди, – быть может, вам неинтересны женщины, женские тела. Вы понимаете? Сейчас такое время, интересы у мужчин разные.

Морис плохо соображал, ему так ударило в голову вино, так тянуло внизу живота, как от волнения перед экзаменами.

– Женские тела? – переспросил он. – Я видел много женских тел.

– Да? – удивилась Саманта.

– Когда привозят трупы, – сказал Морис, – их приходится опознавать, иногда и осматривать.

Саманта разразилась смехом.

– Трупы? – смеялась она. – Я говорила о живых женщинах.

– А-а-а, – протянул Морис, – живых нет, живых у меня было немного, совсем немного.

Саманта перестала смеяться, наклонилась к нему и поцеловала в его пересохший от волнения рот. Что-то шелковистое касалось пальцев Мориса – это комбинация волнами скользила по ним.

Последний раз Морис был с женщиной три года назад. И то с женой. Она казалась холодной и отстранённой. Губы её были жёсткими, тело неповоротливым. Наверное, с любовником она была другой, но Морис другой её не видел. Почему он женился на ней? Морис часто об этом думал. Наверное, потому, что так получилось. Так получилось у многих пар. Они проживали всю жизнь, доходили до переломных моментов, оборачивались на всё прошедшее и прожитое и будто спрашивали кого-то – как же так получилось? Благо у истории Мориса был хороший конец – он развёлся. Этот исход и правда хороший, когда идти больше некуда. Ему не жалко было их общего дома, он готов был оставить ей всё, лишь бы она оставалась где есть. Подальше от него. Он не помнил ни одной близости с ней, просто не мог ничего вспомнить. Говорят, память стирает всё плохое. Зато Морис отчётливо помнил свой первый опыт, это было в той же комнате в общежитии колледжа. Когда Митч сказал, что с него причитается, он и правда закрыл этот счёт. Митч познакомил его с Элисон, милая девочка, она со всеми была милая, но Мориса это тогда не смущало, да и кого оно могло смутить, когда все уже, а ты ещё нет? Он запомнил запах рыжеволосой Элисон на всю свою жизнь, тогда расцвели канзанские вишни, они пахли так же, как пахла Элисон, или она пахла как эти цветки. С тех пор, когда цветёт японская вишня, ему вспоминается запах этой девушки. Первые впечатления – самые яркие. У психологов есть какое-то объяснение, но Морис не помнил какое. Впрочем, он и не против был, чтобы память так пахла. Саманта же пахла морем, с каким-то лимонным привкусом. Всему виной свежие устрицы и этот несчастный лимон.

На столе лежали выжатые жёлтые корочки, два бокала стояли у края, и открытая бутылка по центру. Саманта проглатывала последние устрицы, улыбаясь, закутавшись пледом. Теперь она так не светилась. За деревьями уже скрылось солнце, отдав вечер осенней прохладе. Морис покрутил радиатор, Саманта надела халат. Она стала как-то роднее, что-то стало совсем другим. Это что-то витало в воздухе, безымянное, еле заметное.

Уже больше минуты Джейкоб пытался закурить. Он сидел в растянутой майке у открытого окна своей, и даже не своей, а взятой в аренду комнатушки и тщетно прокручивал резное колёсико треснутой зажигалки. Но она не давала искры. Джейкоб посмотрел на свет от фонаря, что каждую ночь так нещадно бил ему в окна. Пустая. Как часто он их покупал, пора бы уже бросить курить. Каждый раз он обещал себе бросить, а ещё купить шторы в комнату, его окна прикрывал прозрачный тюль, тот самый, который и висел здесь с момента заселения. «Ну, повесить шторы, покрасить стены – и квартирка будет что надо», – сказал тогда риелтор, и Джейкоб даже согласился с ним. Кто бы не согласился? Сколько лет прошло – шесть, семь? А он так и не покрасил стены, как и не повесил люстру, как и не купил новые шторы, и ещё много всяких «не» бросалось ему в глаза каждый день. Вчера в продуктовом он минут пять стоял около корзины с фруктами, есть такие корзины – фрукты, фрукты и шампанское в центре. Говорят, если взять всё то же самое по отдельности и без этой дурацкой корзины, то выйдет дешевле, но Джейкоб не хотел дешевле, он хотел именно эту корзину, с этими фруктами, он много чего хотел. Как-то Коул сказал ему, что неплохие фрукты продаются на углу возле заправки. Там есть магазинчик, где очень даже низкие цены, а то, что это просрочка, – да какая, мол, разница, да что там будет этому ананасу. «Ничего не будет», – ответил тогда Джейкоб и понял, что никогда не пойдёт в тот магазин. У Коула дочь, может, ей нужны фрукты, а Джейкоб перетерпит, лучше никак, чем так.

Магазины для бедных. Джейкоб скрипнул зубами. Он часто ими скрипел, это было что-то нервное. Стоматолог на общем осмотре сказал, что ни к чему хорошему это не приведёт. Он уже сточил пару пломб. Этот стоматолог ездил на новенькой «Тойоте» и жил в доме у озера. Не про него ли говорил Коул? Джейкоб тогда одёрнул его, он видел зависть в других, и это всегда бесило его, только сейчас он понял, что и сам себя бесил. В нём самом было не меньше зависти, ещё больше злобы, и много, очень много зудящего чувства несправедливости. Оно сверлило его изнутри, иногда не давая дышать, спать, бездействовать. Он не мог ничего не делать, не мог отдыхать. Когда Джейкоб спокойно лежал на диване и щёлкал пультом от телевизора, какой-то внутренний голос говорил ему: «Вот почему ты ничего не добился, ты лодырь, бездарь, ты перебрал двести три канала, пока другие перебирают двести три бизнес-плана в голове. Что есть в твоей голове, что там, Джейкоб? Там пусто! Пусто, Джейкоб. Поэтому ты живёшь в такой дыре, поэтому?» Он устал слушать этот голос и попросил дополнительную смену. Ещё пару ночных дежурств. Но ему отказали. «Ты хочешь сдохнуть?» – спросил тогда капитан. Джейкоб не знал, хотел ли он сдохнуть, иногда ему казалось, что он уже сдох и попал в ад. Чем ещё можно назвать это всё дерьмо, в котором он плавал каждый день? Он устал от нищеты.

Один умный козёл по телевизору, какой-то финансовый аналитик, или чёрт его разберёт кто, в общем, мужик в дорогом костюме с дорогими запонками, сказал, что порой, чтобы выбраться из денежной ямы, среднестатистическому человеку стоит лишь отказаться от парочки небольших, но ежедневных затрат. Например, от сигарет, кофе на вынос или пива. А если от всего сразу, то можно даже скопить на отпуск. А ничего, что всё это, может быть, и есть чья-то жизнь?

Джейкоб смотрел на свет от фонаря и представил, как вот так же через двадцать лет будет сидеть в этой самой квартирке, платить этому самому арендатору и слушать те же самые советы, как сэкономить на кофе и сигаретах.

Он хотел закурить. Это желание чесалось в нём около часа. Джейкоб выкинул сигарету в окно, он вспомнил, что где-то в кухонном шкафу должны были быть спички. Кухня его была узенькой, почти непроходимой, такой же узенькой, как и сама квартирка. Джейкоб открыл верхний шкаф кухонного гарнитура и начал рыться в нём. Счета, опять счета. Спичек нигде не было. Вдруг что-то чёрное слетело с этой кипы смятых бумаг и упало прямо на столешницу. Джейкоб присмотрелся. Визитка. Та самая, которую дал ему господин в крокодиловых ботинках, та самая, которую пытался выудить у него Коул. От одной мысли, что завтра на работе ему придётся целый день провести в одной патрульной машине с этим идиотом, у Джейкоба свело мышцы на щеках. Щёки заболели так, будто ему только что выдрали зубы.