Джейкоб поначалу не верил, что у этих чокнутых что-то получится, скорее наоборот, он верил, что у них ничего не получится. Потом же, когда встречи с ним назначались всё чаще, а разговоры становились всё дольше, он подумал, что не стали бы они с ним возиться просто так, и скептицизм подвергся сомнению, а сомнение сменилось надеждой. Теперь же он окончательно уверовал в то, что всё, о чём ему говорили до этого, действительно возможно. А возможно было следующее…

– Вам предстоит вернуться в один из дней, Джейкоб, – заговорил с ним доктор Ланье. Он был всегда учтив, всегда выдерживал небольшие паузы, полагая, что Джейкобу будет что уточнить, но Джейкобу не хотелось ничего уточнять, и Ланье продолжал:

– В один из дней, который вы лучше всего помните. Вы должны вспомнить всё, и чем чётче, тем лучше, до мельчайших подробностей. Нам неинтересно, какой это день, быть может, это что-то интимное, мы оставляем за вами право выбора и право не озвучивать его нам. Вам лишь нужно оставить след.

– Я понял.

– Лучше если это будет где-нибудь на плече, например вот здесь, – дотронулся профессор до руки испытуемого, – конечно, обстоятельства, в которые вы попадёте, могут диктовать другие условия, тогда вы можете оставить порез на ноге, или на запястье, но только без риска для жизни.

– Хорошо.

Они хотели, чтобы Джейкоб оставил след на себе, рана должна быть достаточно глубокой, чтобы образовать шрам. Шрам из прошлого появится и в настоящем, то есть сейчас, на этом самом месте, где в данный момент не было ничего.

– Важно, чтобы в том моменте, в котором вы окажетесь, – продолжал Ланье, – вам было чем его оставить. Вам нужно иметь рядом нож или осколок стекла, что угодно. Мы не можем обеспечить вас этим из настоящего.

– Я понимаю.

– Этот поступок не должен изменить и вашего прошлого. Если это произойдёт в детстве, то может навести панику.

– Нет, это будет не в детстве.

– Если это произойдёт при ком-то, то паники тоже не избежать.

– Я буду один.

– Если вы вынуждены будете обратиться за помощью, будут замешаны третьи лица.

– Я справлюсь без чьей-либо помощи, никто не будет знать об этом, кроме меня.

– Отлично.

– Главное, чтобы никто не видел вас.

– Не волнуйтесь.

– Очень хорошо, что вы всё понимаете.

Джейкоб и правда всё понимал. Он понимал, что после завершения эксперимента его не выпустят на свободу. На свободе он никому не нужен. Да и не стали бы они с ним столько возиться, чтобы просто взять и выпустить. Он будет подопытной крысой ещё несколько лет, из года в год он будет участвовать в подобных экспериментах, подобно зверюшке в клетке. А потом они просто усыпят его, или он сам умрёт. Нагрузки, которые будет испытывать его организм, подобны тем, что испытывают астронавты при приземлении, он не протянет так долго, не больше десятка лет. А после он не должен будет знать, что знает, и его умертвят или лишат всякой памяти. Этим докторишкам нетрудно лишить кого-то памяти, наверное, это самое лёгкое для них. Его лишат памяти, рассудка и тоже закроют в какой-нибудь лечебнице для душевнобольных. «Лучше уж сдохнуть», – думал Джейкоб, ему нечего было терять. Кроме одного лишь шанса. У него был единственный шанс, и он не мог его упустить. Он вновь попадёт в тот день, в день убийства Саманты Стюарт, он исправит всё.

– Вы меня слышите, Джейкоб?

Услышал он наконец голос Ланье.

– Да, я слышу.

– Отлично. Следуйте, пожалуйста, за мной.

Джейкоб следовал.

Он проходил мимо столов и стульев, мимо учёных и военных, здесь было много людей, и все смотрели на него. Они пытались скрыть своё волнение, но он всё чувствовал.

Его подвели к отдельной ширме и открыли её. Перед ним стояло большое кресло, кожаное, с высокой спинкой, от него отходили провода, множество разных датчиков и проводов.

– Прошу вас, Джейкоб.

Джейкоб сел в высокое кресло.

– Располагайтесь как вам удобно, можете откинуться, положите голову, вот так…

Ему показали как, он положил. Из-за спины появился другой человек, тоже в белом халате. Похоже, это был мистер Тёрк.

– Не волнуйтесь, Джейкоб, – снял он колпачок с иглы, – всё под контролем, – всадил он иглу в вену, – это поможет вам расслабить тело и сконцентрировать сознание.

Что-то тёплое проходило по венам Джейкоба, растворяясь в теле, подчиняя его.

– Закройте глаза, – услышал он, – представьте себя в том дне…

Джейкоб находился в состоянии сна. Сна, которым извне управляли эти, что стояли над ним. Он чувствовал, как к нему подключаются датчики, он хорошо их слышал, но всё ещё был в темноте.

– Вы должны увидеть тот день, Джейкоб, вернитесь в прошлое, вспомните всё, будто оно было вчера, будто оно происходит сейчас. Каждую деталь, цвет, запах того дня, и себя в этом дне. Почувствуйте себя там.

Чарли Беккер проснулся в доме, напротив дома Саманты Стюарт…

Вся эта шумиха с делом Стефана Нильсона выбила Мориса из колеи. Часто успех сказывается не лучшим образом на ходе дальнейшей работы. Репортёры всё ещё одолевали Глорию, она даже причёску сменила, теперь начёс стал не таким высоким. Всё потому, что под её фотографией в электронном выпуске газеты «Нью-Йорк таймс» кто-то оставил ряд нелестных высказываний о её стиле. Некие идиоты, как их обозвала Глория, сказали, что такие причёски носили в девяностых, другие сказали, что идиоты те, кто выше, потому как такой стиль как раз из восьмидесятых. Они начали спорить и забыли, о чём спорили. Но Глория ничего не упускала, а пошла и переделала себе начёс, и макияж сделала менее кричащим. Капитан, увидев такую Глорию, поинтересовался, не больна ли та, на что получил вполне исчерпывающий ответ и больше ни о чём её не спрашивал. Ронни решил организовать вечеринку, пригласив туда всех, кто был в отделе, всех, кроме капитана, естественно. Ну какой капитан на вечеринке? Всё равно что взять с собой священника в свадебное путешествие.

Морис не хотел вечеринок. Он понимал, что никак не вписывается в них. На прошлой вечеринке, устроенной Ронни, он был «открывалкой». Он открывал всем пиво. На столешницу, возле которой он сидел, поставили сумку-холодильник, и единственный, кто мог до неё дотянуться, был Морис. Так он и передавал всем пиво, ещё и открывая его. Когда пиво закончилось, а Ронни пошёл за новым, Морис незаметно исчез. «Куда ты делся? – спрашивал тогда Ронни. – Было весело. Мы пригласили девчонок, одна из них была стриптизёршей». Морис перекрестился. Он не любил стриптизёрш. Как-то в общаге колледжа одна выплясывала на нём, а он не знал, что нужно делать. «Шлёпни её, шлёпни», – кричали ему, он не мог, у него вспотели руки, тогда он достал платок, вытер руки, сложил платок и прикоснулся к ней. Смех не сдержал никто, даже стриптизёрша, она, кстати, оказалась проституткой, девушка повернулась к нему лицом и поцеловала в губы, чем вызвала всеобщее улюлюканье. До сих пор он вспоминал тот день как страшный сон.