Он проснулся весь взмокший, съёженный ворох простыней неудобно натирал поясницу. Джейкоб лёг на другую сторону. Место, на котором он лежал, ещё помнило изгибы его тела. Оно почти полностью повторяло его самого. Будто он испарился с кровати и остался один только след, мокрый, неглубокий и вмятый. После каждого останется вмятина. Эти новые матрасы с памятью совсем не понравились ему. Джейкоб поморщился и попытался подняться. Нужно было закрыть окно, не хватало ещё ослепнуть от света. На улице было много людей, они входили и выходили из здания в белых халатах на свитерах, с бумагами и дипломатами в руках. «Это лаборатория», – подумал Джейкоб. Его действительно вывезли из тюрьмы. Он хотел открыть окно и вдохнуть, но не нащупал ручки.

«Окна там не открываются, мистер Джейкоб, – вспомнил он, – вы сидите по серьёзной статье». – «Я понимаю…» Он понимал, он понимал, что это та же тюрьма, хоть и свет, хоть и люди в халатах, а он хуже, чем заключённый, он – подопытный зверь. Ну и пусть, никто не поможет ему. Только он сам.

В дверь постучали. Он ждал, когда войдут. Никто не открывал. Постучали ещё раз. Он и забыл, что в обычной жизни открываешь ты, а не тебя. Джейкоб открыл.

– Ваш завтрак, мистер Джейкоб, – сказала женщина и вкатила тележку с блестящим металлическим блюдом, фарфоровыми чашками и блюдцами, с чайником на одну персону.

Джейкоб увидел настоящие приборы, они блестели на свету, в них можно было увидеть себя. Давно он не видел себя в приборах, пластик не отражал ничего. Они и правда доверяли ему. Не так часто он был польщён. На подносе лежало белое полотенце, он сел в мягкое кресло, подкатил к себе завтрак и открыл его. Бифштекс с овощами и зеленью. Он вдохнул запах красного мяса, рот наполнился слюной. Сочное, упругое мясо скользило у него между щёк, он разжёвывал, смаковал. Он давно не чувствовал ни аппетита, ни вкуса, ничего, что окружало его.

Морис знал, что никаких доказательств у него нет. Он так и не выяснил, убили ли Кларка Стюарта, или он и вправду умер от инфаркта. Морис также не знал, кто хотел убить Саманту Стюарт. Действительно ли это был Стефан Нильсон или кто-то другой. Но то, что никаких звонков на телефон Саманты больше не поступало, а в дом её никто не проникал, означало, что они спугнули преступника. Или убийца наблюдал за домом Саманты тогда, когда Морис помогал переносить её вещи. В этом случае убийца мог отследить её настоящее местонахождение и попытаться пробраться в квартиру Мориса. Преступник также легко мог вычислить, что квартира принадлежит полицейскому, а значит, стоит ей только вернуться к себе, так покушения не миновать. Как же подступиться к этому делу… Разговорить Нильсона? Морис думал, что он расколется в комнате допроса, но, видимо, тот понял, что у Мориса ничего на него нет. Но зачем этому продюсеру убивать Саманту, если она и понятия не имела о делах своего отца? Надо было ещё раз поговорить с ней.

Морис приехал домой в полдень. Саманта что-то готовила. Что-то серое и непонятное.

– Что это? – спросил Морис, подойдя к тарелке.

– Устрицы.

– В честь чего? – удивился он.

– Разве вы не нашли преступника, детектив? – её глаза сияли, как никогда ранее. Она открыла вино.

– Вы опять ходили в магазин? – спросил Морис, пока наполнялись бокалы.

– Я почувствовала такую лёгкость, – она приложила руку к груди, улыбнулась и выдохнула, – все эти женщины, которые испытали такое, подверглись насилию… – её голос оборвался.

– Не переживайте так, – Морис забрал у Саманты бутылку вина, вложил в её руку бокал и наполнил его до краёв.

Такие женщины, как Саманта, никогда не светили ему. Они были как с другой планеты, для других мужчин. Её светлые пышные волосы весело играли на солнце, а глаза… Он никогда не видел подобных, большие, горящие…

Она закусила губу и улыбнулась.

– Вы любите устрицы, детектив?

– Никогда не пробовал, – засмущался Морис.

Она пошла к холодильнику и достала лимон.

– Их нужно полить лимонным соком, – сказала она, – чтобы лучше раскрылся вкус. Сегодня так жарко…

– Саманта, – начал Морис, – я не хочу портить вам настроение.

– Вы не испортите, – сказала она, разрезая лимон на четвертинки.

– Этот Стефан Нильсон…

– Да.

– У меня нет никаких доказательств, что именно он убил вашего отца и покушался на вас.

– Он был самым близким человеком, с которым общался отец. Вы же сами сказали, что это дело, это агентство, они вели вместе.

– Я сказал, что ваш отец работал на него.

– Да, вы так и сказали, – Саманта поливала устрицы лимонным соком, – здесь и правда жарко.

Она вытерла руки и сняла халат. Тонкая кружевная комбинация прикрывала её тело.

Морис видел, как очерчена была её фигура, как красива была она на свету. Он пытался не замечать, что вся она почти просвечивает. Так и стояла Саманта, прямо напротив солнца.

«Интересно, принято ли говорить женщине, что у неё что-то просвечивает, – думал Морис, – или правилами хорошего тона это запрещено…»

– Я верю, что это он, – сказала Саманта, поднеся бокал Морису, – я так устала бояться, я хочу домой.

– Понимаю, у меня очень тесно.

– Нет, – перебила она, – вы хороший человек, и мне с вами очень хорошо.

Морис что-то почувствовал в своём теле, то, чего не ощущал очень давно. Теперь она уже вся просвечивала, вся светилась, стояла будто голая напротив этого солнца, Морису показалось что она и есть солнце. Саманта стукнула свой бокал о его.

– За победу, – сказала она, – за вашу победу, детектив.

– За победу, – повторил Морис.

Он выпил и проглотил устрицу.

– Ну как? – после минутного ожидания спросила Саманта. – Мне сказали, они самые вкусные.

– Да, – соглашался Морис, не понимая, прошла ли устрица или сейчас полезет обратно.

– Как вам вкус?

– Знаете, – откашлялся Морис, – как-то в детстве я захлебнулся морской водой. А когда вышел на берег, очень долго откашливался. Из меня всё вышло: слёзы, сопли. Так вот, эти вот устрицы как раз такого же вкуса. Вкуса морских соплей.

Саманта рассмеялась. А Морис подумал, что никогда не научится говорить с красивыми женщинами. О чём он сейчас говорил? О соплях? С такой вот женщиной.

– Простите, – раскраснелся он, – видимо, я должен был сказать что-то другое. Я так давно не разговаривал с женщинами.

– В вашем участке нет женщин, Бенджамин?

– Почему, есть. Есть Глория…

– Она красивая?

– Кто?

– Глория.

– Нет, – протянул Морис и сразу осёкся. Как-то невежливо было рассуждать о некрасивости женщин. Может, у них есть какая-то негласная женская солидарность…