Держалась она робко, настороженно, словно ждала, что Вук,Миленко и остальные гайдуки погнушаются говорить с нею. Однако, противожидания, обращались все с ней приветливо и дружелюбно. Но и впрямь – никому ив голову не приходило ее домогаться! Вук думал, что это благородство, жалость,сочувствие, но понял, что прав был Миленко, когда однажды поймал украдкойброшенный на себя самого жаркий, влюбленный взор Аницы – и отвернулся, сделаввид, что не заметил этого, ощутив при этом какую-то брезгливость. И раньше-то унего и в мыслях не было ничего, кроме веселых, братских шуток, а теперь и вовсехотелось держаться от Аницы подальше. Хуже всего было то, что он не умел, немог обращаться с ней грубо, а она видела в его приветливости нечто большее. Онаподкладывала Вуку лучшие куски мяса, самые пышные лепешки, она стирала ему,сшила просторный, теплый зеленый плащ, она выстлала ветками и цветами шалаш,который он делил с Миленко, она даже порывалась чистить и острить его оружие,не запрети он ей этого раз и навсегда... но как было запретить ей обжигать егоогнем влюбленных взоров?

Вук только и мог, что силился не замечать этого. Онвтихомолку надеялся, что Аница понимает: ему не до любви, не до женщин, у негоодна война на уме! И она, пожалуй, это понимала, смирялась со всем, но лишь допоры до времени. Она ждала... Чего? Вук знал, что дождаться ей не суждено, – идуша болела у него, и злился он то на Аницу, то на себя – а изменить ничего немог.

Как-то раз чета обрушилась на турецкий обоз, идущий изБанялуки в Дервенту и ставший привалом на роскошной поляне, под сенью цветущихяблонь и груш: уже был май. С обозом ехал в Банялуку муселим этого округа,объезжавший свои владения, и, по слухам, его повозки были нагружены золотымидукатами. Но не это было главным! Муселим вел в тюрьму два десятка кметов,которые за непослушание своим господам подлежали гораздо более суровомунаказанию, чем порка.

Гайдуки ударили по османам как гром среди ясного неба! Охранаобоза сперва ощетинилась ружьями и саблями, но очень скоро была вся повыбита(стреляли, чудилось, сами кусты и деревья!), и муселим обратился в бегство. Даразве побежишь с обозом по лесным и горным дорогам! Сначала оттоманцы бросалиодну за другой телеги, потом и пленных, и помышляли теперь только о спасениисобственной жизни.

Вук увидал в толпе турок женщину, неловко сидевшую верхом.Чадра у нее слетела, она едва не падала с лошади, являя собой картину такогоиспуга и отчаяния, что у него дрогнуло сердце. Миг – и свалится, затопчутлошади, не то – собьет шальная пуля! И он сказал собравшимся вокруг несколькимгайдукам:

– Кто берется привести мне эту женщину, чтоб не мучилась,бежавши, того щедро награжу!

Тут же Арсений, случившийся рядом, разыгравши коня, пустилсяна беглецов.

Османы пытались стрелять в него, но напрасно. Изловчась,Арсений схватил за узду коня, на котором сидела турчанка, и привел к Вуку.

Тот протянул ему шитые золотом и серебром ножны своегоганджара – знал, что у Арсения на них давно разгорелись глаза, – но тот, отведяруку Москова, сказал:

– Благодарствуй! Я сам возле нее больше нашел!

И, судя по его пламенным взорам, можно было не сомневаться,что речь идет не о деньгах, а об истинном сокровище красоты...

Она и впрямь была чудно красива, и даже с растрепаннымикосами, в запыленном зеленом ференджи была похожа на необычайный цветок,диковинную птицу, разноцветную бабочку!

– В точности такими, – пробормотал Йово, – должны быть гуриив мусульманском раю!

Все это так, но куда же было ее теперь девать? Обоз отбит,охрана частью рассеялась, частью полегла под выстрелами. Увести ее в отряд? Нотакая красота непременно стала бы предметом распрей: ею пожелал бы владетьвсякий! Вот уже и сейчас Миленко, приметив, как Вук любуется пленницей, молвил:

– Не помню, говорил ли я тебе, побратим, о нашем сербскомбогатыре, Крылатом Хреле? Про его силу рассказывали чудеса. Далеко в поле заРашкою, которая протекает под Хрелиной горой, показывают дерево: до этогодерева Хреля, говорят, бросал свой тяжелый буздоган [42] из-за реки. Однаждыему пришла охота жениться, и он нашел себе молодую прекрасную девушку. Черездва дня после свадьбы он взошел на свою башню, чтобы показать силу гостям,бросил булаву – и добросил ее не так далеко, как прежде. «Погоди, – сказали емугости, смеясь, – поживешь еще с женою, и буздоган твой не долетит и до Рашки!»Хреля не ответил: он сошел вниз, взял свою жену в охапку и, размахнувшись,бросил бабу в реку!

Гайдуки захохотали, добродушно поглядывая на Вука, и толькоАрсений и Аница смотрели недобро.

– Не гнать же ее теперь, – пробурчал Вук смущенно. – Но ивам, охальникам, ее не видать! Давно хотел сказать: пускай Аница идет жить вдеревню, не место ей среди мужиков; а вместе с ней поселится и эта девойка.Глядишь, найдется добрый человек, возьмет ее за себя по чести и по совести, анет – сопроводим ее в Банялуку: какому ни есть почтенному турчину достанется...

Ох, как взвилась Аница! Ни словом не обмолвилась, непоперечилась никак, но глаза вспыхнули лютой ревностью, словно Вук приуготовилтурчанку себе в наложницы, а не отослал от себя.

А он уже и сам толком не понимал, почему велел спасти ее. Некрасота турчанки поразила его, хотя она была замечательной. На миг проблеснулоневероятное сходство с той, которая погибла по его невинной прихоти, сРюкийе-ханым, и Вук возмечтал: а вдруг она чудом спаслась, осталась жива... Тутже понял, что ошибся, но жалость уже овладела его сердцем, и он отдал приказспасти ее.

Конечно, все дело было в Рюкийе! Он неизгладимо запечатлелее в сердце своем, и чудилось, что все женщины, встреченные им прежде и потом,– лишь бледные грани ее образа. Вот к ней-то он не испытывал тойснисходительной брезгливости, какую вызывали и Аница, и прекрасная турчанка, хотяРюкийе была даже не жертвой насилия, а любимой наложницей султана Гирея. Но дляВука этого как бы не существовало. Прошлого не было! О ее судьбе он знатьничего не желал, кроме одного: что она жива. О, если бы так! Если бы Вук могповерить, что видения, порою являвшиеся к нему в некоем мистическом озарении,не бред воспаленного ума и тоскующего сердца, а та экстатическая сила, которая,будучи возбуждена пылким желанием или чрезвычайно живым представлением, можетпереносить дух на невероятные расстояния, в дальние, непредставимые места!Например, как-то раз – это было еще в октябре, он запомнил, что они с Миленкотогда еще путешествовали по Боснии, – Вук на привале ударился в воспоминания.Мысль его разнеслась, сердце разгорелось... Вдруг его словно бы ударило что-топо глазам – и в промельке света возникло лицо Рюкийе.