Весна 2017 года

После двух дней в душном доме престарелых, среди стона и вони, среди доживающих свой век стариков, ходящих под себя, и коллег, которые отказывались запоминать мое имя, я не выдержала и взяла больничный.

Мне хотелось в сад к детям. Никогда прежде я не чувствовала, что меня так больно и несправедливо унизили. Притом что я десять лет проработала моделью.

Я обосновалась за кухонным столом. Опущенные жалюзи, крепкий кофе. Бутылка вина после обеда, чтобы справиться с роящимися в голове мыслями.

Петер продолжал терроризировать меня эсэмэсками и сообщениями в мессенджере, и долгими ночами, когда накатывало одиночество, я легко сдавалась. Всего один раз, последний, а потом я никогда больше его не пущу.

Меня заперли, загнали в угол. Есть люди, у которых все и всегда получается, а есть такие, как я, — обреченные на вечный провал и безнадегу. Я почти хотела, чтобы случилась какая-нибудь катастрофа, которая бы все разрушила и расчистила место для чего-то нового.

Во мне медленно зрела злоба. Угли разгорались в пламя. На мое сообщение Бьянка не ответила. Я знала, что это она нажаловалась в мэрию и из-за нее меня выставили из детского сада.

Как-то в субботу, когда Фабиан укатил на своем велосипеде, я влила в себя литр красного, прошла несколько метров через общий двор и открыла калитку тринадцатого дома.

Обида кипела во мне. Ночью я не могла уснуть, думая о мести. Я должна за себя постоять, такое нельзя спускать. Мне надоели добропорядочность и самодовольство Бьянки.

«Вольво» у дома не было. Это значило, что она, скорее всего, одна. Я попыталась собраться с мыслями и найти правильные слова. Надо сделать это без грязи и личных нападок, но Бьянка должна осознать, как она со мной поступила. К моему удивлению, дверь открыл Микки.

— Да? — произнес он.

Его взгляд действовал как успокоительное лекарство. Я отгоняла воспоминания о новогодней ночи, но сейчас они вернулись.

— Бьянка дома?

— Она с детьми поехала к подруге в Мальмё.

Микки стоял в дверях, как бы давая понять, что не может меня впустить.

— Мне нужно поговорить, — сказала я.

Отсутствие Бьянки предлагало другие возможности. Те, которые я вчера тоже обдумывала, но все же решила от них отказаться. Сейчас передо мной стоял Микки, и мое решение уже не казалось таким однозначным.

— Я не знаю… — проговорил Микки, — мне кажется…

Я протиснулась в дверь, и ему пришлось сделать шаг в сторону.

— Знаешь, что сделала Бьянка? — спросила я.

Он с испуганным видом захлопнул входную дверь:

— Послушай, успокойся!

Это звучало оскорбительно — успокойся!

— Меня выставили из детского сада. Понимаешь? А мне там было очень хорошо. Она раздолбала всю мою жизнь.

Микки приподнял бровь:

— Ты напилась?

— Прекрати! В мэрии считают, что мне нельзя работать с детьми. Они раскопали какое-то старое заявление из социальной службы. Но главное то, что поступила жалоба от одного из родителей. Угадай, от кого именно?

Микки взял себя за подбородок, видимо не зная, что ответить. Это разозлило меня еще сильней.

— Какого черта! Как можно вот так взять и все сломать!

— Я не думаю, что Бьянка хотела сломать твою жизнь. Она просто испугалась. Ты же знаешь, какой она бывает мнительной.

О Микки! Все и всегда понимающий.

— Бьянка опоздала в детский сад. Я хотела сделать ей одолжение, помочь… — Мой голос дрогнул.

Микки взял меня за руку и, глядя мне в глаза, сказал:

— Я поговорю с Бьянкой. Мы обязательно свяжемся с мэрией и все уладим.

Такие, как Микки, действительно могут уладить все, что угодно. В отличие от меня.

Он отпустил мою руку, но я не отводила взгляд. Мы стояли так довольно долго. Потом я пошла за ним в кухню. Даже его спина, казалось, источала гармонию. Прямая и сильная. Спина, рядом с которой хорошо просыпаться по утрам.

— Наверняка есть другой детский сад, где ты сможешь работать. — Он оперся о холодильник. — Все образуется.

В его мире так и было бы. Если бы и моя жизнь складывалась так же легко.

Медленным движением я откинула назад рассыпанные по плечам волосы, засунула большие пальцы за пояс джинсов и подтянула их.

Микки смотрел на меня не отрываясь.

Тело, мое проклятие, мое счастье и мое оружие.

Я наклонилась к нему, ведомая физическим желанием. Или тоской по чему-то хорошему. Или просто желанием отомстить Бьянке.

— Нет! — сказал Микки.

Я убрала с лица прядь волос и подошла к нему вплотную.

— Нет, Жаклин!

Я медленно обводила пальцами линии его лица. Его взгляд дрожал, он пытался закрываться руками, но я внезапно оттолкнула его к стене, упершись рукой ему в грудь.

— Уходи! — сказал он.

Но глаза просили остаться. Я вдохнула его запах. Моя рука коснулась его джинсов, воздух завибрировал.

— Я не хочу. Я люблю Бьянку. Семью.

Наши взгляды встретились, мои ногти цеплялись за жесткую джинсу.

— Прекрати! — сказал он.

Это прозвучало как «поцелуй меня».

Я коснулась его. Твердый как камень.

— Сейчас, — произнесла я.

Микки тяжело дышал, я сцепила пальцы у него на затылке и поцеловала его.

Сзади нас открылась дверь.

Микки отступил в сторону и прикрыл рот ладонью. В коридоре стояла Бьянка, с сумкой на согнутом локте.

— Что? Что?!

Пожалуй, мне ее даже стало жаль. Почти.

— Жаклин пришла кое-что одолжить, — проговорил Микки.

Бьянка уронила сумку на пол.

— Спасибо за одолжение, — сказала я и прошла мимо нее в коридор.

На улице весеннее солнце слепило глаза так, что катились слезы, а все тело сотрясалось от ударов сердца.

После катастрофы

Понедельник, 16 октября 2017 года

Сижу рядом с комнатой, где проходит допрос, листаю журнал об автомобилях. Спинка дивана натирает мне лопатки. Неприятно, какую позу ни прими.

Маму допрашивают целую вечность. Когда она выходит вместе с полицейскими, ее лицо уже не такое бледное. И не так заметно, что она несколько суток почти не спала.

— Мне, наверное, лучше присутствовать на допросе Фабиана, — говорит она темнокожей девушке. — Он же несовершеннолетний.