Фабиан не ошибался. Бьянка нас не любит. Это месть, объявление войны. Но почему? Все как всегда. Конкуренция, страх, что у тебя украдут, тебя заменят. Она узнала о том, что произошло в новогоднюю ночь?

Я послала сообщение Микки:

— Ты рассказал Бьянке о новогодней «ошибке»?

Ответ пришел сразу же:

— НЕТ! Она что-то сказала?

Я заставила его немного помучиться. Жестоко, но я очень разозлилась.

По дороге домой я выжимала из своей «клио» максимальную скорость. Перед глазами все расплывалось, на меня навалилось знакомое чувство.

Бессилие.

Полное и непреодолимое бессилие.

Да гори оно все огнем, но я не буду жертвой! Жертвой я больше не буду!

Я остановилась на обочине и нашла в контактах Бьянку. Пальцы дрожали, когда я набивала текст.

«СПАСИБО за то, что ты разрушила мою жизнь. Я этого никогда не забуду!»

До катастрофы

Весна 2017 года

Я ездил с девятым классом на несколько дней на горнолыжный курорт Исаберг в Смоланде и вернулся домой со сладостями и мягкими игрушками для детей. Бьянка на кухне смазывала кетчупом только что раскатанное тесто для пиццы.

— Ну, никто не сломал ногу? — спросила она. — И не напился?

— Вроде нет. Хотя, возможно, я просто не заметил — после литра водки внимание несколько рассеивается.

Бьянка натужно рассмеялась. В последнее время шутки нас почему-то не смешили, как раньше.

— Рассказывай, что здесь случилось, — сказал я, стащив кружок колбасы с сырой пиццы.

— Я задержалась на работе, была страшная метель, и у меня разрядился мобильный. А я понятия не имела, что садик закрывается в половине шестого, — начала Бьянка.

Когда она наконец туда приехала, свет не горел и никого на месте не было. Она не знала, что делать, и просто в отчаянии бегала вокруг здания.

— Белла пропала! Ты понимаешь, что я чувствовала?

Потом она обнаружила на одной из дверей записку от руки.

— Я думала, это дурная шутка. Кто так поступает? Как можно быть настолько непрофессиональным?

На продленке никаких проблем не возникло. С Вильямом остался воспитатель. Разумеется, он был недоволен, но никому не пришло в голову тащить ребенка к себе домой.

— Жаклин просто хотела оказать любезность, — сказал я и начал массировать затылок Бьянки.

Она замерла и покрутила головой:

— Ты считаешь, что это я виновата? Если бы я вовремя закончила встречу, ничего бы не случилось?

— Нет, я этого не говорил.

Она наклонилась, открыла ящик и принялась там что-то искать.

— Я отправила по электронной почте письмо и директрисе садика, и в отдел образования мэрии. Такого не должно быть!

— Серьезно? Но это уже перебор.

Она с грохотом закрыла ящик.

— Я знаю, что тебя тянет к Жаклин, но когда это вредит детям, то твое влечение заходит уже слишком далеко. Представь, если Фабиан…

Меня всего передернуло.

— Она же не оставляла Фабиана с Беллой наедине?

— Не знаю. Я знаю только то, что с этим надо покончить. Ула рассказывал, что Жаклин вела себя с ним точно так же. Пыталась влезть в его семью. Они еще толком даже переехать не успели.

Меня обожгла моя нечистая совесть, хотя меньше всего мне хотелось прислушиваться к Уле. Бьянка надела на руку варежку-прихватку и поставила пиццу в духовку.

— И все же нет никакой необходимости устраивать Жаклин все эти неприятности с садиком, — сказал я. — Она же там даже не в штате, а просто на практике.

Дверцу духовки слегка заклинило.

— Я не хочу иметь с Жаклин ничего общего. Надеюсь, ты тоже.

Собственно говоря, она права.

— Любимая, — сказал я и обнял ее, коснулся пальцами ямочки на подбородке, а потом поцеловал ее. — Ты для меня — все.

— Это точно?

Варежки-прихватки упали на пол, и я взял ее руки в свои:

— Мне абсолютно плевать на Жаклин Селандер. Ты же понимаешь это, да?

Если Бьянка хочет, чтобы я держался подальше от Жаклин, значит так и будет. Ни при каких обстоятельствах я не стану рисковать своим браком и своей прекрасной семьей.

Через два дня мы узнали, что Жаклин больше не работает в детском саду. Это был лучший выход.

Я сменил зимнюю куртку с воротником на легкую драповую, но март был, как всегда, переменчив, еще через день погода снова испортилась, и из-за шума проливного дождя я долго не мог уснуть, а утром проснулся с ощущением, что по мне проехался асфальтовый каток. С улицы доносились возбужденные голоса, в дверях стояли дети в пижамах.

— Папа, просыпайся! Там соседи пришли.

Бьянка уже успела выйти на террасу, где, вне себя, кричал Оке.

— Нас взломали! — восклицал он и безостановочно жестикулировал, а Гун-Бритт пыталась его успокоить.

Рядом с Оке стоял с важным видом Ула, а у калитки показался небритый и непричесанный Петер. Видимо, он ночевал у Жаклин. Их отношения меня бесили.

— Ну вот оно и добралось до Чёпинге, — ворчал Оке.

— Оно везде, — произнес Петер.

— Двадцать лет назад такое даже представить нельзя было. Чтобы здесь, у нас… Но люди больше не умеют различать свое и чужое. — Гун-Бритт, казалось, вот-вот заплачет.

— Вы здесь по службе? — спросил я у Петера.

Спросил со зла, но он, похоже, не клюнул:

— Какая, к черту, служба, у меня выходной.

— Когда это произошло? — спросил я Оке. — Вы в это время находились дома?

— Ублюдков это обычно не останавливает, — сказал Петер. — Просто счастье, что вы не проснулись, а то неизвестно, чем все закончилось бы.

— Слушайте, у меня на чердаке есть старый дробовик моего брата, — сообщил Оке. — Мне кажется, пора его доставать.

И он явно не шутил.

— Они взломали дверь? — спросил я.

— Они не полезли дальше гаража, — ответил Оке. — Украли мою бензопилу, совершенно новую.

— И на страховку не имеет смысла рассчитывать, — вздохнула Гун-Бритт. — Нам точно не вернут ни кроны.

— У вас не стоит сигнализация? — спросил Петер.

— Да на кой она нужна? — фыркнул Оке.

В этом плане Оке с Гун-Бритт обошлись минимальными тратами — наклеили на фасад фальшивый знак «дом под охраной», который выглядел, увы, такой самодеятельностью, что не обманул бы и самого неопытного воришку.