— Что Бьянка разрушила ее жизнь. И что она никогда об этом не забудет.

Слова разъедают меня изнутри. Как далеко могла зайти Жаклин? Я по собственному опыту знаю, как легко преодолеваются все мыслимые границы.

— Вы летом часто переписывались? Бьянка мне не рассказывала, что вы снова общаетесь.

Я кладу руку себе на грудь, кожа все еще зудит после душа.

— В последний раз она написала перед этим вашим праздником. Ей не понравилось, что я ей тогда сказала.

Наверное, не надо было этого делать, но я спросил:

— А что ты тогда сказала?

— Что она должна тебя бросить.

Я даже обидеться не могу.

— Я тоже думал, что у нас все кончено.

Сиенна сжимает колени:

— Что тогда случилось?

До катастрофы

Весна 2017 года

Поздно вечером в воскресенье Бьянка с детьми вернулась из Мальмё.

— Взломали замок? Как мерзко.

Мои сообщения она не читала и теперь стояла у гаражной двери и осматривала место происшествия. Я пытался оттереть пятна крови на полу, но на цементе все равно остались темные разводы.

— Что это? — спросила Бьянка.

— Ула показал свое настоящее лицо.

Она думала, что я снова лгу, это было видно по ее взгляду. Когда я рассказал о дубинке, она просто покачала головой, отказываясь верить.

— Мы же знаем, что он сделал с работником социальной службы. Так что удивляться нечему.

— Это нельзя сравнивать. Типы, которые влезли к нам в гараж, виноваты.

Я не верил собственным ушам. Она оправдывала жестокость Улы.

— У него была дубинка. А этим парням по шестнадцать лет.

— Иногда ты бываешь наивным, Микки. Ты же знаешь, что пришлось пережить Уле из-за того ограбления. Он рассказывал мне, что купил дубинку и кастет. Слава богу, у него было чем защититься. Иначе это могло бы закончиться очень плохо.

Я не понимал, что произошло с моей женой. Теперь мы совершенно по-разному представляли себе безопасность.

— И кстати, не тебе судить, — сказала она. — После всего, что ты натворил в Стокгольме. И с этим Анди.

Все правильно. Не только Ула мог сорваться и применить насилие. И мы с ней оба это знали.

— Прости. Я просто не понимаю, как это могло произойти. Если бы я только мог что-нибудь изменить.

— Но ты не можешь.

В пристальном взгляде Бьянки сквозило презрение.

Снова наступило лето, но в нашем саду птицы не пели. Бьянка сидела под зонтиком от солнца и внимательно следила за детьми, которые играли, наполняя водой воздушные шарики.

— Нам надо поговорить, — сказал я.

— Нам не о чем говорить.

Когда мы только познакомились, могли разговаривать обо всем на свете. Прижавшись друг к другу, сидели в парке Роламбсхов, наблюдая, как заходит солнце. Для нас не было ничего невозможного или трудного. Когда я спросил у Бьянки, что самое важное в отношениях, она ответила не думая. Честность. Если мы будем честными друг с другом, то справимся с чем угодно.

Бьянка видела, как Жаклин меня поцеловала. И это никогда не удастся стереть из ее памяти.

— Я не хочу отрицать собственную вину, — сказал я, взяв безвольные руки Бьянки в свои. — Но Жаклин на меня напирала. Я пытался сказать «нет». Такого никогда больше не повторится.

— Пытался сказать «нет»?

Я и сам понимал, как это звучит. Почему, черт возьми, почему я не устоял? Я же сказал себе после новогоднего праздника, что такое никогда больше не повторится. И все же… Что я за человек?

— Я знала, — проговорила Бьянка. — Какое-то время думала, что мне кажется. Но все так и было. Она поставила на тебя.

Это звучало слишком патетично. Все произошло случайно.

— Бьянка, я люблю тебя всем сердцем.

Она смотрела на меня так, словно ничего больше вернуть нельзя.

— Почему Жаклин решила, что ты тоже не прочь? Какие сигналы ты ей посылал?

Все верно. Я шел навстречу.

— У меня было ощущение, что мы… не знаю… что мы как-то отдаляемся друг от друга. Ты очень много работала, мне было трудно до тебя достучаться.

— То есть это я виновата, да?

— Нет!

Обычно я легко находил слова.

— Я же тебе говорила. Прямым текстом просила тебя держаться подальше от Жаклин! Ты понимаешь это? Люди все видели. О вас говорили.

— Ты имеешь в виду сплетни Гун-Бритт?

Бьянка приподнялась, пытаясь отнять руки:

— Я не знаю, смогу ли я когда-нибудь доверять тебе, Микки.

В ее голосе звучало отчаяние, я порывисто встал и попытался ее обнять, но она вывернулась.

— Прости, любимая, — повторял я снова и снова. — Прости.

Слова звучали слишком драматично, но их говорило мое сердце. По щекам Бьянки текли слезы.

Я действительно хотел во всем признаться и тоже верю в честность. Стопроцентную честность. Но сейчас я уже не мог рассказать о новогодней ночи. Это бы погрузило меня еще глубже во мрак.

— Ты сможешь меня когда-нибудь простить?

Мы стояли так близко, что я слышал дыхание и стук ее сердца. И все равно мы никогда не были так далеки друг от друга.

— Если ты меня больше не любишь, ты должна сказать мне об этом, — прошептал я.

Это была еще одна ложь.

Я готов был обманываться. Если она меня разлюбит, мне об этом лучше не знать.

До катастрофы

Лето 2017 года

В День Конституции Оке вывесил у себя в саду сине-желтый флаг[26]. Я теперь пила вино на завтрак, обед и ужин. Только оно помогало справиться с одиночеством, отогнать дурные мысли и сделать чувства не такими болезненными.

Я сидела за столом на кухне, когда во дворе появилась машина Петера. Он уже несколько дней бомбил меня сообщениями, а я то не хотела ни слышать, ни видеть его, то собиралась ответить как-нибудь грубо, то готова была признать, что мне его не хватает.

Сунув ноги в сандалии, я поспешила во двор.

— Привет, красотка, — сказал Петер, целуя меня в щеку.

— Что ты тут делаешь?

— Я хотел угостить вас! Приготовить настоящие пальты[27] в честь Дня Швеции. По рецепту моей бабушки.