и кто теперь будет контролировать качество воды в бассейне «Гудрона», поэтому на время, пока все не утрясется, то есть на ближайшие лет десять, ответственным за все с полным перечнем полномочий, правом подписи и печати фактически опять становился Леха.

– Нонна…

– На вот.

И все же Пилюлькин не сдавался, хотя и был теперь один в поле воин. В эту смену он выиграл целую неделю простоя, пока лаборатория Роспотребнадзора писала ответ, что в присланных на анализ пробах воды стафилококка не обнаружено, а заодно и вопрос, почему всем этим занимается лагерный врач, которому по инструкции этим заниматься не положено.

– У нас для этого Леха есть, – сказал на вчерашней планерке Сашка и с вызовом посмотрел на Пилюлькина.

Нонна Михайловна придержала врача за халат и, улыбаясь присутствующим, процедила:

– Бросаться будешь на кого-нибудь другого.

Тогда Пилюлькин достал из кармана последнюю гранату – две свернутые в трубочку анкеты: Женькину и Виталика.

– Нонна! У тебя вожатые плавать не умеют. О какой безопасности на воде может идти речь?!

– Как же так? – всплеснула руками директриса. – Вожатые должны уметь плавать. Но ведь они научатся, правда?

– Конечно, – сказал Сашка. – У них вся ночь впереди.

Женька отодвинул от себя пустой стакан и стал смотреть, как красиво блестят на солнце ртутные термометры.

– Еще он просил забрать Марадону и сказал, что зарядку сегодня будут проводить вожатые, потому что оба физрука будут заняты в бассейне. Только можно я не пойду, а?

– Куда – на зарядку, в изолятор или в бассейн?

Женька обнял коробку с градусниками, лег щекой на горячие сосульки и закрыл глаза.

– Никуда.

Забирать Марадону пошли мы с Анькой. К назначенному времени мы опоздали, так как Женька слишком долго заполнял температурный лист, поэтому когда мы с коробкой градусников и засохшим караваем появились на бетонной дорожке, Марадона и Пилюлькин на нее уже вышли.

Марадона морщился от боли в туго стянутой бинтами ране, а Пилюлькин ходил вокруг и подавал ему костыли, которые почему-то все время с грохотом падали на бетон.

– В бассейн не ходи сегодня, – сказал Пилюлькин, когда ему наконец удалось зафиксировать оба костыля. – Решишь с вышки прыгнуть, а у меня хлорэтил закончился.

Марадона начал возражать, что это полностью исключено, потому что у него имеются разряд по прыжкам в воду, пояс, грамота и медаль «Золотые плавки Электростали» по нырянию в глубину, которая у гудроновского бассейна была метр двадцать, но, взглянув на нас с Анькой, замолчал. Впервые ему не захотелось так откровенно врать.

Анька преподнесла ему каравай, держа откусанным лебедем к себе, чтобы его не было видно, а я трогательный букет полевых цветов.

– Это тебе, – сказала Анька.

– Спасибо! – Марадона улыбнулся, протянул руки к караваю, и оба костыля с грохотом упали на дорожку.

– А это вам, – сказала я и передала Пилюлькину подписанный Женькиными вензелями температурный лист.

– Спасибо, – ответил Пилюлькин, но не улыбнулся, потому что напротив каждой фамилии стояли цифры 42,5. Температура у детей оказалась выше, но шкала закончилась.

– Господи, – сказал Пилюлькин, когда мы с Марадоной загремели по дорожке в сторону линейки. – Пусть хотя бы сегодня все будет хорошо.

И все должно было быть хорошо, потому что сегодня единственным общелагерным мероприятием, не считая вечерней дискотеки, был бассейн, а ответственным за него с полным перечнем необходимых полномочий, правом подписи и печати был Леха. А разве может что-то пойти не так, когда он за главного?

В мае Лехе исполнилось тридцать пять, но свои дни рождения он перестал отмечать в восемнадцатилетнем возрасте. Это вовсе не означало, что он остановился в своем развитии на уровне Виталика, который по поручению Марадоны несет сейчас из корпуса два ведра горячей воды, чтобы вылить их в стремительно остывающую чашу бассейна. Но и в брюзжащего сорокапятилетнего Пилюлькина Леха вряд ли когда-нибудь превратится. Он и в тридцать пять горел, как пионерский костер, не только свет, но и тепло дающий.

Леха был знаком с Нонной Михайловной давно, еще со своего детства, но его пионерская юность, за которую он успел побывать вожатым, физруком, поваренком и всеми ими сразу, прошла в другом лагере. Назовем его «Приозерный», хотя это и неправда. Кстати, фамилия у Лехи тоже не Гуляев, но раз уж он так боится злых духов, то пусть за всех нас перед ними отдувается Женька Измайлов.

«Приозерный» Леха любил, как, наверное, любят свой первый военный гарнизон, в котором все прекрасно: и титан в туалете, и газовый баллон на кухне, а особенно то, что тебе двадцать пять. Или как девчонку из соседнего подъезда: нескладную, с разбитой коленкой, горько пахнущую ландышевым мылом. Где такое мыло можно сейчас найти, не подскажете?

Трудно объяснить, в чем прелесть того горького аромата, тому, кто верит только в то, что видит. Нонна Михайловна часто просила Леху рассказать, что же такого есть в этом «Приозерном», отчего он ездит туда каждый год на все смены, включая короткую зимнюю. И Леха с удовольствием рассказывал ей то, что она ожидала услышать.

«Приозерный» и был тем лагерем N, в котором все до зубного скрежета хорошо. Но Леха рассказывал про несуществующих карпов и пони не для того, чтобы поиздеваться над директрисой. Он надеялся, что когда-нибудь она поймет: не цветущие сады и пальмы его главное богатство, ведь это так глупо – китайские карпы в подмосковном лагере. Но расскажи он ей про белку, которая грызет орешки с золотыми скорлупками, она бы и ее захотела.

Настоящее сокровище «Приозерного», да и любого хорошего лагеря в другом. Люди, работающие с детьми за зарплату в шиш, а вовсе не белки, карпы и пони создают этот горький, но такой милый сердцу аромат со стойким шлейфом длиной в десятилетия. Его не напечатаешь в рекламном буклете, и не зависит его пьянящая пряность от глубины бассейна или качества газона на стадионе. Его не видно. Нонна Михайловна, живущая сметами, бюджетами и грандиозными планами по оснащению «Гудрона» по последнему слову техники на государственные шиши, не видела его тоже.

Тогда Леха рассказал ей еще об одном чуде, чтобы она уж точно поняла, что не в пальмах счастье. Есть-де в лагере N специалист по работе с детьми: с профильным образованием, спортивного телосложения, в меру симпатичный и обаятельный, любит детей, и они его тоже, в еде неприхотлив и за длинным рублем, понимая всю сложность вечных переходных периодов в бурной истории нашей многострадальной родины, не гонится. Настоящий артефакт, как придуманное им же Дерево любви.

«Да не придумал я его», – сказал бы сейчас Леха, если бы