class="p1">Встав с постели, я чувствовал себя так же дерьмово, как и последние пару недель. Может быть, даже дерьмовее. Я умылся, накинул на себя более-менее презентабельную одежду и сбежал по ступенькам.

Мелодичный гул прокатился по лестнице. Чарли. Я посмотрел на телефон, поняв, что сегодня суббота, и у нее не было работы. Обычно я просыпался рано и выскакивал до ее прихода. Ее вопросы о рукописи превратились в постоянную атаку. Я ничего не хотел знать о «Милом Яде». Но мы затеяли игру в кошки-мышки. Я уходил все раньше и раньше; она приходила раньше срока, чтобы подстроиться под мой график. Сегодня она победила.

Я вошел на кухню, почуяв цитрусовый аромат, сопровождаемый слабым запахом чего-то умирающего. Что заставило меня вспомнить. Доставка еды. Я осмотрел кухонный остров в поисках упаковки и не смог ее найти.

Чарли проследила за моим взглядом.

– Я выбросила его. Все мясо испортилось. Я пыталась сохранить овощи, но они пахли гниющей плотью. Я открыла новый флакон освежителя воздуха. Я бы сказала, что, надеюсь, ты не возражаешь, но сомневаюсь, что ты бы понял, если бы я тебе не сказала.

Я бы не понял.

Она провела тряпкой по стойкам. Они выглядели чистыми. Чище, чем здесь было с тех пор, как Терри дал пинка моей домработнице Хильде, и она решила, что не хочет возвращаться. Заметка для себя: выяснить, что сделал и сказал Терри, чтобы заставить бедняжку Хильду убежать в горы.

Чарли прикусила нижнюю губу.

– Твой холодильник пуст. Когда ты в последний раз ходил за продуктами?

Я сделал то, что часто делал, когда Чарли появлялась до того, как мне удавалось сбежать. Я проигнорировал ее. Притворился, что ее здесь нет, и я не хотел ее. Это была моя лучшая защита от того факта, что я рисковал зацеловать ее до потери пульса.

Краем глаза я увидел, как она подняла рамку, размахивая позолоченной безделушкой. На снимке были изображены мы с Келом в день нашей встречи. Единственная наша совместная фотография. Детство с папарацци оказало на него большое влияние. Не помогло и то, что он ненавидел меня.

Без его фотографии в выпускном альбоме (где он выглядел так, словно готов замахнуться мачете на фотографа, обратился к колдовству, чтобы обрушить цунами на Нью-Йорк, и нашел убежище в горячей точке), у меня не было бы ни одного снимка Кела в его последний год жизни.

– Я нашла ее, когда чистила каминную полку. Она лежала лицом вниз.

Еще одно замечание для себя: переместить рамку на мою тумбочку, где Чарли не сможет ее увидеть.

И почему, черт возьми, она еще убиралась? Несколько дней назад я думал, что моя экономка вернулась, но в этом было больше смысла.

– Я заметила, что здесь нет других фотографий Келлана. У меня есть немного… – она прикусила губу. – Если ты хочешь их увидеть.

Я замер, поддавшись искушению на одно глупое мгновение. Но этого было мало, чтобы я прервал молчание.

– Ты игнорируешь меня, потому что злишься, что я вломилась сюда?

Я игнорирую тебя, потому что не должен хотеть тебя, но я хочу.

Я выхватил из шкафа батончик, прочитал срок годности и подумал, что не хотел бы лишаться органов из-за продукта трехмесячной давности.

– Это ненадолго. Я скоро закончу книгу и уйду. Перестану тебе докучать, – Чарли сделала паузу. – И уйду из твоей жизни, – я обернулся, и она была там. Снова в моем пространстве. Она моргнула и опустила взгляд на наушники, висящие у меня на шее.

– Это был приз за угадывание пола близнецов Рейган.

Я засек небольшое пространство между нами и прилавком. Я мог бы протиснуться мимо нее, но тогда пришлось бы прикоснуться к ней. Я выдавил:

– Да.

– Но ты же ее врач. Ты знал пол детей.

– Да. Но сомневаюсь, что ты здесь для того, чтобы обсуждать этику участия в раскрытии пола. Чего ты хочешь, Чарли?

Не спрашивай меня о фото. Не спрашивай меня об этом.

– Я беспокоюсь о тебе.

Это было почти так же плохо, как спрашивать о том, чем я занимаюсь.

– В самом деле? Не стоит, – сказал я непринужденно. – Я не твоя проблема, о которой стоит беспокоиться.

– Мне не следовало говорить тебе о письме.

– Пока ты там фильтруешь, что я должен и чего не должен знать о своем родном брате, не стесняйся прорываться сквозь преграды и запираться ото всех.

– Ты накручиваешь себя, Тейт, – Чарли выглядела обеспокоенной. Искренне. Если бы у меня было сердце, оно бы бешено колотилось. – Я едва тебя знаю и то это вижу. Ты не боишься рухнуть?

Как это сделал Келлан?

Это был неудачный выбор слов, и мы оба это знали. Я увидел, как она вздрогнула, у нее в голове закрутились шестеренки.

– Ты получила «Визу»? – отчеканил я. – Это не терапия. Оставь вопросы, Лотти.

Она даже не отреагировала на это прозвище. Думаю, сегодня мы сосредоточились на моих демонах и только на них.

– Вопрос остается в силе.

– Мой ответ тот же: не твое дело.

– Я потеряла одного брата Маркетти. Будь я проклята, если потеряю другого. Ты падаешь и вот-вот достигнешь самого дна. Этот орган в твоей груди едва бьется, переполненный горькой кровью, страхом и сожалением.

В тот момент я почувствовал себя очень похожим на сына Терренса Маркетти. Засранцем. Запутавшимся. Недостойным того, чтобы дышать. Я рискнул коснуться ее, протиснувшись мимо нее по пути к двери.

– Это не работает.

Она пошла за мной.

– Мои вопросы?

– Твое присутствие.

– Мне нужно закончить рукопись.

– Прошло две недели, – я сунул ноги в пару итальянских оксфордов и опустился на колени, чтобы зашнуровать их. – Ты сказала, что Кел закончил ее, и нужно только отредактировать.

– Сильно отредактировать, – она последовала за мной к двери, и это начинало казаться мне рутиной. Нужно было убираться отсюда к чертовой матери.

– Нужно переписать целые сцены. Править сюжет. Даже изменить некоторые диалоги.

– Люди пишут полноценные романы за две недели.

– Я не опытный романист.

– Возможно, Келу следовало попросить другого.

– Больше никого не было, – отрезала она.

Я надавил на больную мозоль.

Мои слова так ее разозлили, что я понял: она не хочет видеть мое лицо.

Хорошо. Может, ты оставишь меня в покое, чтобы я мог спокойно страдать.

Я нащупал дверную ручку и распахнул дверь.

– Не лезь не в свое дело, Чарли, и поторопись, черт возьми. Когда я вернусь с приема, жду, что тебя здесь уже не будет.

Глава пятьдесят пятая

= Тейт =

Вопреки моим желаниям, я вернулся домой и застал там Чарли. Она с головой ушла в работу. В руке держала блокнот и примостила рукопись на край кухонного островка.

С порога я наблюдал, как она ходит по моему дому, будто он принадлежал ей, и делала пометки, занимая все пространство. Дом с ней казался более заполненным. Полнее, чем раньше. Такого не было ни с Терри, ни с Ханной, ни с Келланом.

Она заметила меня через минуту или две, опустила блокнот и взяла «Милый Яд».

– Я сделала ксерокопию. Оригинал дома в несгораемом сейфе. Могу сделать тебе копию, если хочешь, – нет, спасибо. – У меня вопрос, – сказала Чарли после того, как стало ясно, что я не намерен отвечать. – Об отрывке, где Кел…

Я надел наушники с шумоподавлением, приглушая ее голос. Она преградила мне путь. Я стоял и смотрел за движением ее губ, притворяясь, что функция отмены работает лучше, чем на самом деле. Мы не впервые разыгрывали эту комедию.

Вот как все обычно происходило: Шарлотта открывала рот, я замечал в выражении ее лица решимость и уходил в себя. Если не получалось, находил способ заглушить ее голос. Как только она понимала, что я не слушаю, уходила. Только на сей раз Чарли не собиралась уходить.

Ноги сами привели меня в гостиную, где я плюхнулся на диван и впервые в жизни включил телевизор. Я все еще был в наушниках. Я не мог слышать ни ее, ни телевизор, но мне удалось почувствовать себя чертовски похожим на моего отца-бездельника. Кстати, о нем: теперь Терри только ел, спал и исчезал. Я распознал признаки депрессии. По крайней мере, сейчас. Однако не мог заставить себя ему помочь.

Чарли устроилась рядом со мной. Мы смотрели документальный фильм о львах в дикой природе на канале Discovery, в то время как в моих ушах звучал подкаст о родах. Акушер, который говорил так, словно получил медицинскую степень в подвале дома своей матери, бубнил о красоте родовых путей, которые способны адаптироваться. Влагалище.