Тревожился Чермный, брови супил, чуял, что беда с Владой, а вот какая, разуметь не мог. Ведуничка красой цвела невиданной, но будто инеем подернутой. Лик белый, глаза с лазоревым проблеском, брови гордые, губы румяные, а щеки бледные. На миг показалось, что развеется любая, как туман по утру.

Торопился Глеб в Новоград, тосковал о ведунье с весны дурманной. Вспоминал Владу, все ее улыбки: и скупые, и отрадные, и робкие. Поцелуи безответные, вздохи ее печальные. А увидал, так и вовсе затрепыхался. Ярился на вече, что гудело, и на Завида, что потрясал топором даденым и щитом немалым. К Владе хотел шагнуть, обнять и согреть. Чуял, что зябко ей, бесприютно.

– Глеб, – Оська помог продеть руку в столбцы80, – не наскакивай. Лоб в лоб не иди. Здоровый кабанище. Завидка вой грозный, а тут еще за живь свою хлестаться вышел. Вызверится.

– Осьма, ступай, – Глеб встал супротив Завида.

Тот взрыкнул да и пошел вкруг Чермного – пугать, прилаживаться. Толпа криком захлебнулась, визгом зашлась! А Глебу-то шум не помеха, иное высматривал.

Завид крался, чеканом помахивал, заходил спиной к солнцу, чтоб в нужный миг не ослепило. Щерился, пугал рыком дурным, тем, что варяги из себя давили, когда на сшибку шли. Щитом играл, силы не берег, в том и узрел Глеб выгоды для себя.

Меж тем Завид принялся стукать – да сильно – топором по щиту: стращал, руку не жалел. Волком раненым зарычал, завыл. С того толпа попятилась, сжалась, будто стала одним многоголовым туловом: дышала слышно, поскуливала, ожидая крови и смерти, подарка Моране.

Глеб отвел подалее руку с мечом, будто позвал Завида, а тот и кинулся. Вой-то огромный, а наскок его – быстрый. Чермный щит подставил, да через миг и разумел – раскололся! Располовинился да слез с руки, как кожа с гадюки. Стукнулась глухо бляха щита* оземь, да и осталась лежать в пыли меж деревяшками. Ярый Завид, злой и сильный!

Пришлось Чермному отойти подале от ревущего Завида, да изготовиться наново. Ждать того мига, когда у ворога от ярости разум затуманится.

– Что, Глебка?! – надсаживался Завид истошным криком. – Порты обмочил?! Погоди, кровь пущу, так весь зальешься!

И опять бросился, будто в омут прыгнул! Чекан Завида блеснул лезвием, подмигнул, посулил Моране подарок! Глеб увернулся, так и не подняв меча. Разумел, что такой-то бой взъярит злыдня, прикроет злобливой пеленой глаза. Не прогадал!

– Мухрый81! – кричал ополоумевшй Завид. – Стерво82 гнилое!

И снова наскакивал, да грозно, яростно! Глеб вился вкруг Завида, меча не вскидывал, глаз с ворога не спускал.

– Воевода, бейся!! – из толпы голос визгливый.

Чермный думки свои свернул. И гневливые, и те, которым поперек была жадность людская до чужой кровушки. Одного хотел – сквитаться с Завидом за Усады, да за жизни многие, что унес его чекан.

– Гниль трусливая! – Завид наскочил, поднял руку с топором, да чуть щит отвел.

А Глеб уж и не думал, принял Перунов свет, что наполнил мощью и меч его, и жилы, и кровь! Двинул слегка клинком опасный чекан, а уж потом заскочил за спину ворогу и располосовал хребет тяжелому Завиду, что тулова не удержал и пробежал мимо. Бывший князь прошел еще шагов с пяток, да и упал мордой в пыль. Затих, только рука еще долгонько ползла из столбцов щита, что уперся каймой в землю.

В звенящей тиши Чермный двинулся к крыльцу княжьему, гадливо стряхивая с меча кровь Завида, а там уж и молвил негромко:

– Воля богов, правда моя, – и посмотрела в глаза Нежаты, что блестели мрачно. – Виру83 возьми, Скор, за брата. Тризну84 справь.

Подставил руку, зная как-то, что Оська рядом, принял от ближника кошель с деньгой и протянул князю. Тот кивнул, и откуп взял подоспевший Гостомысл Скор. Вече охнуло, будто единой глоткой, да закричало:

– Воля богов!!! Глеб!! Глеб!! Воевода Новоградский!!! Любо!! Вой Перунов!!!

И долго еще крик стоял: чтили воя Чермного, да сапогами топали, привечали волю богов. Выло вече, когда мертвого Завида несли челядинцы за угол княжьих хором.

– Тих-а-а-а-а! – Божетех ступил на утоптанную стогну. – Порешили боги! Стык правду явил! Розни меж Чермным и Скорами не бывать! За то гнев богов падёт!

– Волю принимаю. – Нежата говорил, что должно, но видел Глеб, что злится князь, себя держит. – Что сделано, то по правде. И Скоры примут.

– Любо!!! – вече не унималось.

– Рассужено, вече! – князь вышел на стогну и встал опричь Чермного. – По домам ступайте! – потом уж обернулся к Глебу и прошептал: – За прежних дружинных головой отвечаешь. Узнаю, что крамола85 зреет, бошки посношу и на заборола повешу. Чтоб иным неповадно было.

– Как скажешь, княже, – Глеб головы не склонил.

– Нынче приходи, обскажешь, как в дальних весях.

– Приду, – кивнул.

– Молодец, Глеб, – Нежата прищурился. – Даже не вспотел. А ведь Завид вой не из последних. За брата тебе не вспомню, но и радоваться не могу. Воеводствуй, а там поглядим.

– Нежата, я ведь упреждал, что Завид ворог мне, что порежу его.

– Помню. Потому и молчу за брата. Завидка подлетком был, так меня мечному делу учил, в седло с собой брал. Доброго слова я от него не слыхал ни разу, а вот оплеух получал щедро. Ярый он был, а такие долго не живут. Их Явь из себя выталкивает, видно, в Нави им место, – Нежата говорил от сердца. – А ты не ярый, ты похлеще. Перуново семя. Ступай, Глеб, передохни с дороги. Дружину с похода по домам отпусти, пусть с женами повидаются, детей приветят. Уж сколь седмиц не были. Наделы им вспахали и засеяли, как ты и просил. Новь сами сберут86, коли ворог не наскочит. Ступай, ступай, чего стоять-то? Народ вон потянулся на подворья свои.

– Добро, княже, – Глеб отошел и обернулся на идолище Сварога, туда, где Владка стояла.

А ее и след простыл! Видно, ушла с Божетехом. Хотел бежать за ней, но себя унял, почуяв чудное. Теплом прошлось меж лопаток, почуялась будто Владка приласкала.

– О как… – головой помотал. – Ладно, ведунья, прощайся со оберегом своим дурным. Выкраду и закину в Волхов, а то и вовсе в Мологу. Чтоб уж не достала.