Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Знаю, все знаю, милая, – Владка вздохнула. – А зачем явь такая? Смотрю и не вижу, живу и не чую ничего. Что дождь, что солнце – все одно.
– А все через то, что в дому засела! Айда песни петь? Парни нынче девок звали в ремесленную сторонку. Сходишь, развеешься! – сманивала рыжая, уговаривала.
– Сторониться будут. Что в дому, что опричь людей одиноко. Ты ступай, Белянушка, повеселись. Все работаешь, хлопочешь. Ступай, не сиди, – Влада поцеловала подругу в румяную щечку.
– Одна не пойду, и не проси. Давай уж тут посидим, продышимся. Авось придумаем, как беде твоей помочь. Может, правда, выкинуть оберег? Да бежать? Вон, в Ладоге, говорят, торжище большое. Там и стану торговать. А ты уж мне в помощь. Никому и не обскажем, кто мы, да откуда.
– Сыщет. Нежата сыщет. Закусил удила, ярится, что отлуп даю. И ведь не я ему нужна, а иное. Никак не смирится, что власть его не принимаю. То желанно, что не по зубам.
– Влада, и посейчас люб он тебе? – рыжая вопрошала тихонько.
– Нет, – покачала головой ведунья. – С того дня, как к жене его ходила про дите обсказывать, так будто морок развеялся. Жалею чуть, а все потому, что помню, какой он был. Счастливый, удалой, вольный. Сейчас уж не тот. Словно сам заледенел. Вон как власть корёжит…
– Владка, будет уже. Чего ныть-то? Вон, глянь, однодеревка идет. Смотри, какая баба там толстая расселась. Опрокинет лодчонку, и все. Может, не потонет, всплывет? Это как же трескать надо, чтоб так себя взрастить?
– Белянка, ты погоди, сама такой станешь, – ехидничала Владка. – Вон щеки-то округлились. Не лопни, подруженька.
– Ах ты! – отлаивалась рыжуха. – А как не круглиться, коли я пряники пеку? Испробовать надобно! Влада, ну тебя!
– Меня-то ну, а вот ты треснешь, – вскочила и побежала по бережку. – Догоняй, Беляна! Сумерки падут, так Вадим явится, ругать станет.
– Ну держись! Догоню, защекочу! – и бросилась вдогонку.
Бежали проворно, травку зеленую мяли сапожками богатыми. А уж как влетели на улицу Новоградскую, так и умерили шаг. Шли бойко, по сторонам глядели, да сплетничали. А как иначе? Две бабы завсегда найдут об чем позубоскалить.
Завернули на вечевую стогну, и услыхали крики:
– Идет! Воевода Чермный идет в Новоград! Завида ведет с собой! Сцапали злыдня! – бежала по улице молодуха в шитом платке.
– Постой, – Владка поманила к себе бабу. – Откуда вести такие?
– Здрава будь, – поклонилась молодайка. – Сестра ко мне притекла из Окуней, вечор дружина зашла в селище, утресь тут будут.
– Благо тебе за вести, – Влада кивнула. – Ступай, милая.
И та пошла, будто в спину кто пнул, а ведунья замерла. Все разуметь не могла, с чего сердце застучало, затрепыхалось. Ухватила Светоча, что носила на опосяке, а он, окаянный, огнем ожёг. Глянула на кругляш, и обомлела. Средь лазоревых узоров, что блестели искрами Нави, увидала огневой круг: горел ярко, слепил.
– Что это… – шептала. – Опять боги шуткуют, опять путь мой кривят....
– Вот тебе и ответ, подруга, – Беляна пнула локтем в бок. – Приедет твой темноглазый, вмиг тоску погонит. Опричь такого не заледенеешь, а сгоришь, как веточка сухонькая. Ой, Владка, аж завидки берут. Намилуешься, а я так и стану одна куковать. А и пойду нынче на гулянку, авось, сыщу молодца пригожего.
– Беляна, ты об чем, не пойму, – Влада едва румянцем не зашлась. – Не мой он, чтоб миловаться. Да и не люб. Болтушка ты.
– Я-то болтушка, а ты как девка нещупаная. Токмо и делаешь, что краснеешь. Иди уж, жди своего нелюбого, – хохотала рыжуха, сердила подругу. – Я второго дня очелье новое взяла на торгу, так ты поройся в моем коробе, себе возьми. Нелюбых завсегда в обновках встречают.
– Беляна, сей миг перестань! – озлилась, ногой топнула.
– Во-во, прям ледышка сейчас тут ярится. Вся такая мертвая, – и пошла к проулку. – Чего застыла? Идем нето. Мне еще на гулянку сбираться.
Пришлось идти за рыжухой, слушать ее ехидства. Промеж того краснеть, унимать стрекотавшее сердечко. И вот ведь чудо, печаль прошла, как не бывало! Все вокруг расцвело: и куст малиновый, и цветки лазоревые, и травка густая.
Уж на пороге хоромины, Владка опамятовала, шагнула в дом спокойно. А там добралась до ложницы и не слыхала, как потешно переругивались Беляна с Божетехом, как хохотал сивоусый дядька Вадим. Уснула, как дите, укрывшись теплой шкурой.
С рассветом ведунья вскочила заметалась по ложнице. Все боялась разбудить Беляну, что спала сладко. Кинулась на двор – умыться, себя обиходить. А потом к коробу, где спрятано было то очелье, каким хвасталась рыжуха.
– Влада, – Божетех влез в ложню. – Встала уж? Ранняя птаха. Собирайся, нынче день тревожный. Чую, многое он порешит. Так ты иди со мной, за плечом встань. Вместе сдюжим, волю богов обскажем. Слыхала? Колокол бьет. Чермный в град вошел. Торопись, ведуничка, торопись.
Влада и торопилась, косы чесала, очелье прилаживала. Сапожки вздевала новые блескучие, запону на себя тянула – шитую нарядную. Выскочила на крыльцо, едва не толкнула Божетеха.
– Идем через проулки, инако в толпе застрянем. Вон, закричали уж.
Волхв хмурый шагнул с подворья и повел ведунью через улочки, что заросли лопухами. Шли недолго, а у вечевой стогны увязли. Пришлось Божетеху голосом надавить, кричать, чтоб пустили. Так и дошли до места, встали под столбом Сварожьим опричь княжьего крыльца.
На утреннем нежгиливом солнце блестели мечи многих воев, доспех сиял так, что едва не слепил. Промеж того и златотканые одежки родовитых искрились, как звезды в ночи.
Владка огляделась, увидала Нежату, что взошел на крыльцо и застыл. Глядел строго, но ведунья поняла – сторожится и опасается. А уж потом обернулась и
