— Удачи, Лёня.

— Спасибо.

Я жадно пью самый популярный в мире напиток, задуманный —вот смех-то! — как средство от поноса. Урман считал, что у меня есть ещё пятьчасов. Теперь осталось четыре. Почти чувствую, как где-то вдалеке, на другихконтинентах, скрипят мозги чиновников всех мастей, начиная осмысливать феноменНеудачника. Скоро тридцать третий уровень «Лабиринта» прикроют. Скоро заНеудачником устроят охоту. Неважно, кто он, человек или программа. Я еговытащу.

— Вызови мне такси, — говорю я, и выхожу из квартиры.Спускаюсь в чистеньком светлом лифте, открываю дверь подъезда.

Меня поджидает старый «Форд». Водитель — прилизанный юноша вбелой рубашке. Копия того, что я убил два дня назад, проникая в «Аль-Кабар».Мне даже стыдно становится при виде его доброжелательной улыбки.

— Публичный дом «Всякие забавы»! — рявкаю я.

Наверное, Вика уговорила Мадам сделать для меня особыйстатус. Во всяком случае, когда я вхожу в холл, там уже сидят трое мужчин. Всевскидывают головы — у всех в глазах смущение и испуг. Друг друга они не видят,а двое даже частично пересекаются в пространстве, напоминая уродливых сиамскихблизнецов.

Эти двое — статные голубоглазые брюнеты, стандартные тела изнабора «Виндоус-Хоум». Видимо, надеты в целях маскировки. Третий — смуглыйздоровяк, выбритый наголо. Сближает их всех лишь взгляд. Словно у человека,пойманного за выдавливанием прыщей.

Видимо, я теперь на правах сотрудника борделя? Вижу сразувсех посетителей, могу проходить в служебные помещения?

— Привет! — говорю я, вяло вскидывая руку. Все трое быстрокивают. Один с деланно-небрежным видом откладывает зелёный альбом, другойотшвыривает фиолетовый.

Лишь бритый здоровяк упрямо продолжает листать чёрныйальбом, с любопытством разглядывая фотографии.

Я подхожу к охраннику. Он послушно распахивает передо мнойдверь, и я выхожу из холла, избавляя посетителей от душевных мук.

Провожать меня не собираются, но дорогу я помню. Коридорпуст, часть дверей открыта, часть — нет. Из одной доносятся взрывы хохота. Задверью — беседка, окружённая цветущей сакурой. В небе — нежаркое весеннеесолнце, вдали — конус Фудзи. В беседке пьют чай две девушки, при виде меня онибеззаботно машут руками:

— Стрелок, привет! Чаю хочешь?

— Н-нет, — бормочу я, быстро удаляясь. Ещё из одной дверивысовывается абсолютно голая девчонка. Но стеснения у неё нет и в помине.

— А Вика занята! — говорит она. — Может, посидишь у меня? Ато ску-у-учно!

Никакого намёка в словах девчонки нет. И мысль о сексевозбуждает её не больше, чем процесс вдоха-выдоха. Но что-то такое страшноеесть в самой ситуации… в этих весёлых, дружелюбных, молодых девушках…

Я вдруг понимаю, что напоминают мне эти девочки.

Какую-то старую фантастическую книжку про весёлых молодыхлюдей, занимающихся любимым делом, днюющих и ночующих на работе, дружелюбных,всегда готовых помочь товарищу, неспособных сказать друг о друге плохое слово…

Это как кривое зеркало. Фальшивое отражение. Зло наделоодеяния добра — и, странное дело, они оказались впору!

— Спасибо, я всё-таки у неё подожду! — отчаянно улыбаясьотвечаю я. — Спасибо!

Девушка корчит жалобную гримаску и исчезает в своей комнате.А я иду дальше.

Пока не встречаюсь взглядом с черным котёнком на фотографии.

— Мяу! — тихонько шепчу я, толкая дверь. Котёнок открываетрот, тихо мяукает в ответ и вновь замирает.

Горная хижина пуста, лишь ветер из открытого окна треплеткороткие занавески. Облокотившись на подоконник, долго смотрю на горы.

Нет, это невероятно. Создать целый мир, в полномодиночестве! И не ради денег и славы, не на заказ — просто для себя. Не длятого, чтобы войти в этот мир.

Лишь знать, что он есть. Рядом, за окном. Искрящийся снегвершин, бескрайняя синь неба, камни на склонах, чёрный мох под соснами, парящиев небе птицы и снующие по деревьям белки. Мир тишины, чистоты и покоя. Мир, вкотором не придумано слово «грязь».

Мне кажется, что Неудачнику он мог бы понравиться.

Очень надеюсь, что понравится…

— Лёня?

Вика входит неслышно и застаёт меня врасплох.

— Извини… тебя не предупредили?

Она качает головой.

— Мне захотелось с тобой посидеть. Чуть-чуть, — я невольноначинаю оправдываться. — У тебя… всё в порядке?

Вика кивает.

— Не стоит так часто нырять в глубину, — говорю я, подходя.— Ты хоть перекусила?

— Немножко. Клиентов сегодня — море.

Она не отводит взгляд. Она привыкла считать это работой.

А со мной что-то не так. В груди — холодный ком, сыпучий иколкий, как снег на морозе. Я глотаю воздух, и говорю:

— Неужели тебе необходимо так много работать… Мадам?

Вика отходит к окну. Спрашивает, не оборачиваясь:

— Как ты узнал?

— Почувствовал.

— Уходи, Леонид. Уходи навсегда, ладно?

— Нет.

— Какого дьявола ты ко мне привязался? — кричит Вика,поворачиваясь. — Зачем тебе подруга-проститутка? Проваливай! Мне это всёнравится, ясно? Трахаться по сто раз в день, менять тела, командоватьдевчонками и делать вид, что я одна из них! Ясно? Ясно тебе?

Я просто стою и жду, когда она выкричится. Потом подхожу истановлюсь рядом у окна.

Говорить сейчас нельзя, и касаться Вики тоже не стоит, амолчать опасно, но выхода нет, и я жду. Сам не зная, чего.

Горы вздрагивают, и пол под ногами начинает трястись. Викавскрикивает, хватаясь за подоконник, я хватаю её за плечо и упираюсь свободнойрукой в стену. Земля трясётся. Снежные шапки оплывают белым дымком, вытягиваютвниз щупальца лавин. Мимо окна с грохотом проносится огромный валун.

— Мамочка… — шепчет Вика, садясь на пол. Она скореевозбуждена, чем напугана. — Пригнись, Лёня!

Я падаю рядом с ней, и вовремя — в окно бьёт хороший зарядкаменной шрапнели.

— Баллов пять! — кричит Вика. — Семь!

— Восемь! — поддерживаю я. Вряд ли она видела настоящиеземлетрясения, иначе бы не веселилась.

Пол хижины ещё трясётся, но уже слабее, мелкой конвульсивнойдрожью.